Еписпоп покачал головой.
— Вас редко можно увидеть на проповедях, сын мой, и это даёт о себе знать. Ваше желание предаться страсти с этой женщиной понятны, но не для вечного сладострастия Господь проклял наш род, а для священной миссии. Тёмному Отцу было откровение, и он передал Слово своим собратьям. В своих проповедях я часто касаюсь этой темы, и в Завете Лонгинуса сказано, что тела наши не принадлежат нам, но наше предназначение — служить. Ибо не дано нам больше слышать биение сердца в своей груди, и не дано почувствовать удовлетворение в конце тяжёлого дня, и не дано насладиться уютом супружеского ложа. Наше предназначение — наставлять смертных, а не соблазнять их на путь пороков. Мы должны служить им напоминанием того, как неправилен этот путь, путь зла и погибели, ведущий в никуда. Ибо сказано было Архангелом Ваиштаэлем, что предназначение Проклятых — показать расплату за грех, и устрашить их, чтобы познали они, что жизни их коротки и полны боли, и что им доступно видеть лишь жалкие отблески великолепия Небес, ибо не видят они ясно, но видят через мутное зеркало, а Проклятым не дано увидеть и этого.
Чем больше Епископ сыпал цитатами из Завета Лонгинуса, тем более он расходился. Ответ уже был понятен, но Епископ не мог просто отделаться одним словом, священные заветы предписывают нести знание заблудшим душам вроде Гревью.
— Ты грешен, Гревью, что отошёл от предназначения, данного тебе, и хочешь жить жизнью смертных. Но Господь не случайно дал нам наши проклятья, и за твоё отступление тебя вновь и вновь будут сдерживать Божественные чудеса. И солнце будет жечь тебя, и огонь очага будет страшить тебя, и еда не будет питать тебя, но будет становиться пеплом на твоём языке. Ты заблудился, сын мой! Твой удел — брать кровь смертных, чтобы смертные знали, что они умрут, и их единственное спасение — это путь праведника, ведущий в посмертии на Небеса. В своём эгоизме ты забыл это, и хочешь увести ту женщину во зло и грех, чем сам являешься. Но это не любовь, что бы ты ни говорил себе! В сердце Проклятого настоящей любви быть не может. Ибо вся любовь — она от Бога, а мы лишены его Благодати. Любовь желает человеку лучшего, но что может быть хуже, чем лишить человека его свободы воли, данной ему Богом и извратить его природу, напоив своей кровью? Если бы ты действительно хотел лучшего для неё, ты оставил бы её, или терзал бы, и мучениями как копьём понукал бы её выйти во Свет Божий, но не жить во грехе с тобой.
— Мы прокляты подниматься каждую ночь, но мы знаем, что ночей этих с каждым годом остаётся всё меньше. Каждый год мы спрашиваем себя: будет ли этот год последним? Мы все знаем, что Судный День скоро настанет, и горе тем смертным, что живут во грехе, ибо будут они осуждены на вечные муки! И твоя женщина, Гревью, напои ты её своей кровью, встретит этот день как часть тебя, разделив твоё зло и твоё проклятье, и лишена она будет Царствия Небесного, как лишена будет Божественной Благодати в ту минуту, как ты вольёшь свою кровь в её горло! Ибо сказано в Заветах, «Дар Витэ дан нам, чтобы заботиться друг до друге, но не позволяй запятнать это дар своей жадностью». Что есть свободная воля смертного, как не Божественная Благодать? Свободными от греха, свободными от страстей человеческих и терзаний плоти делает дух Божий человека, приближая ко Всевышнему. Над праведным больше не может властвовать ни его слабая плоть, ни Проклятый, ни Дьявол, и только в праведности смертные могут снискать покой, мир, утешение и отраду, как только в Боге, по образу и подобию которого созданы. А ты хочешь извратить это подобие, наказав её и себя. Не будет вам счастья, ибо не может быть счастья в столь противоестественном союзе. И потому не будет тебе на это благословления, сын мой.
Отчитав проповедь, епископ сделал вид, что отпил немного своего кофе. Этот символический жест позволил ему немного успокоиться, и он закончил уже более сдержанным тоном:
— Романтические чувства мимолётны, Луи, они не должны скрывать от вас главного: вечная жизнь определена для одних, вечное проклятие — для других. Мы познали это на себе, и теперь должны спасти тех, кого ещё можно спасти, но не утаскивать их за собой.