Альберт Карл только кивал и торопился, куда сказано. Успокоиться. Наверх.
Акт социальной интеракции.
Взаимодействие военнопленных. Это как стук по батарее.
Как в тюрьме Гуантанамо... вот оно как пахнет, это Евангелие от Габриэля Хёрста. Жизнь, которая не есть смерть, и смерть, которая не прервала жизнь. Нечто такое, философское и неопределённое, чувствовал в себе вышедший из перестрелки живым профессор Элиотт. Пока ещё это никак не успело сказаться на нём, но когда первые мысли, первые пузыри, предшествующие всплытию водолаза, появились на поверхности страха, Альберт Карл едва сдержал нервное хихиканье. С вежливой помощью джентльмена в рубашке он исправно взбирался по лестнице, а значит, был ранен не так сильно. Показалось. Паническая атака. Да. Да.
— Мы ведь в больнице, — как-то беспомощно оглядываясь, рассказывал Элиотт в промежутке перед очередным тычком. — Нам ведь должны были помочь... давайте нажмём на кнопку пожарной тревоги? Там, внизу, ждут четыре человека. С оружием. Они стреляли. Каждый... Это был хаос! Настоящий хаос! Они уби... ли того джентльмена, мистера Хёрста, понимаете? Убили мистера Хёрста и ранили меня. Я же просто доктор математических наук, зачем кому-то в меня стрелять? Надо вызвать помощь!
С каждой секундой его речь замедлялась и приходила в норму. Если в начале он тараторил как взбесившийся «томми-ган», то конец рассказа легко понимался без помощи ларинголога.