— А... а...
Профессор Элиотт сухо закашлялся, одновременно скрывая неловкость и пытаясь прогнать воспоминание о неземном нектаре. Амброзия, кажется? Да, амброзия. Масло оливы, дающее молодость и бессмертие. Так его называли в Древней Греции, пока музыка эллинского слова не превратилась в названия для астероидов и рекламных агентств. Резюмируя: не самый дурной сон для человека в его ситуации.
Альберт Карл зашарил свободной рукой по тумбочке в поисках очков.
— А, да. Да, Джон... мистер Смит. Я узнал вас.
Пришедший в себя, но всё ещё слегка охрипший профессор утвердительно кивнул, не отрывая голову от подушки. Он потёр глаза сухими от постоянного контакта с мелом в аудитории и бильярдном зале кончиками пальцев, а потом водрузил на переносицу очки. Лампы над кроватью показались ему слишком яркими, а ночь в квадратном провале окна — слишком чёрной. Так бывает, когда ты не принадлежишь ей. Когда ты пытаешься спрятаться от темноты. Наверное, мягкая койка на крестообразных распорках не худшее убежище из всех возможных для такой затеи. От мысли, что Пьеру Абеляру долгое время везло значительно меньше, Альберт Карл смущённо и довольно нервно улыбнулся.
— Хотя... кхе, прошу меня извинить. Хотя, уверяю, вы застали меня не в лучшей форме, но я совсем не собираюсь умирать. А ещё вы показались мне социологом, а не доктором медицины. Поэтому не затруднит ли вас объяснить... — он указал глазами на закатанный рукав.
Первые ростки тревоги чутко шелохнулись в душе профессора. Они были одни. Человек перед ним не носил халат врача. Посещения по ночам однозначно запрещены, если только речь не идёт о визите представителя властей. Но вмешаться? Вмешаться? Во что вмешаться?! Альберт продолжал пристально рассматривать гостя, пытаясь вспомнить, когда был последний обход.