11 день месяца Крокодила, 1081 год Э.М.
Кантарайсарвабхадрамангалам, Тиланга’ан... Очередной день в Кантарае, портовом городе на северо-востоке страны, на том изгибе материка, который именуется
Хонсáпа - "Лебединое крыло", начинался как обычно. Первые лучи восходящего солнца озарили широкую ленту реки Интавáди, вышедшую из берегов еще в сезон дождей и все еще не успевшую впитаться в землю по обе стороны от своего русла. Алый свет утреннего светила пронзил при этом сизый дым, стелившийся над гладью воды. У источников этого дыма - догоревших за ночь погребальных костров - нынче суетливо копошились бездомные псы, лисицы и шакалы, яростно пробивая себе путь через скопище себе подобных в надежде отыскать на пепелище кости, которые не успели полностью прогореть за ночь, и утащить подальше, чтобы всласть насытиться нежданно привалившим счастьем. При условии, разумеется, что кость найдется, что под лапу не подвернется коварно затаившийся в сизом прахе неугасший еще уголек, что другое зверье не цапнет пребольно за бок, хвост или морду, и что еще есть время до того, как
шавадýты - смотрители кладбища, представители самой презренной и низшей касты в тиланга'анском обществе - придут и начнут собирать угли, пепел и непрогоревшие останки в медные чаши с тем, чтобы похоронить их позже на другом берегу Интавади, в тени Храма Смерти. Хотя шавадуты, как правило, не обращали внимание на растаскивающих кости мертвецов животных - будучи сами представителями низшей касты, они-то знали, что значит быть на дне, презираемыми, бесправными, гонимыми. Вероятно, им также нравилось, что теперь, после смерти этих напыщенных чванливых горожан, именно у шавадута была власть - позволить останкам умершего воссоединиться с матерью-землей, или же бросить их на съедение бессловесным тварям. Наверное, поэтому не всегда тот или иной шавадута довозил свой нелегкий и смрадный груз до восточного берега Интавади, особенно в месяцы разлива - куда проще было вывернуть медную чашу с пеплом и костями прямо посреди реки. А что, мертвым людям уже все равно, а живым обитателям пресных вод реки и соленых вод моря, в которое она впадала севернее, будет благо - глядишь, доброй кармы в объеме, достаточном для лучшего перерождения, так и поднакопится. К тому же, даже несмотря на такое мрачное занятие, коим зарабатывали себе на пропитание представители низшей касты, было ничто по сравнению с холодом ужаса, пробегавшим по спине и наполнявшим сердце любого при приближении к Храму Смерти - серому, как личинка мухи, пожирающая плоть мертвеца, всегда безмолвному, как уста покойника, огромному, как сама Нáрака, царство смерти.
Куда более жизнеутвержающе выглядело начало дня внутри городских стен, за которые алые лучи рассветного солнца попадали несколько позже. Просыпались кварталы ремесленников и торговцев, пробуждались от сна поместья богачей и купцов, начиналась повседневная суета на Базаре - торговцы, жившие в Кантарае, открывали ставни своих магазинов и лавок, купцы, прибывшие в город ради торговли - устанавливали шатры или прилавки, готовясь разложить свой разнообразный товар. В порту к тому моменту, как солнечный диск полностью поднимался над горизонтом, уже вовсю кипела жизнь - грузчики разгружали новоприбывшие суда, другие - наоборот, загружали товары, которыми ценился Тиланга'ан (рис, шелк, драгоценности, благовония, пряности, редкие породы дерева, и уйма прочей всячины, обыденной в Пряном Царстве, как именовали иностранцы Тиланга'ан, но экзотичной и невероятно ценной в далеких северных землях), на корабли заморских купцов; в верфи строители дружно перестукивали молотками, сооружая новое судно, а портовая стража недружно оглашала свежий утренний воздух грязными ругательствами, пытаясь заставить людскую толпу двигаться более организованно, дабы избежать фактов воровства, расхищения или порчи товаров. В храмовом квартале, что в юго-восточном квадрате города, уже во всю слышались звуки ситара, карталов*, флейт, позвякивание ножных колокольчиков и ручных браслетов храмовых танцовщиц, к небесам возносились слова песнопений и мантр, ароматы воскуриваемых благовоний и жар от жертвенных светильников и ламп, на статуи божеств возлагались яркие гирлянды из душистых цветов, а к их стопам ставились всевозможные подношения - свежеприготовленные яства, самые аппетитные фрукты из храмовых садов, доставленные из шахт Алмазного Треугольника драгоценности, искусно расшитый шелк, ароматные масла и паста из сандалового дерева, а также хрустально-прозрачная прохладная вода.
Сонные еще домохозяйки и подмастерья ремесленников, водрузив на плечи или голову громадные глиняные кувшины и кожаные меха, отправлялись к семи колодцам в Пыльную Окраину, чтобы набрать воды на день и обменяться по дороге сплетнями и новостями, а также взглянуть хоть краем глаза на свежий ночной улов, который рыбаки вываливали на прилавки рыбного рынка, находившегося по пути до Врат Пыли. Основной темой сегодняшних новостей, передаваемых из уст в уста, были поимка некоего вора-домушника, который в обмен на свободу пообещал назвать городским властям имена ключевых пособников Пыльной Гильдии - горожане, смакуя сплетню, спорили о том, сколько часов проживет сегодня этот незадачливый вор, а также действительно ли он был членом Гильдии Пыли, если его удалось схватить ночной страже прямо на месте преступления. Еще одна новость - о том, что купец Вирам начинает распродажу всех товаров своей лавки тканей по невероятным скидкам, - связали с тем, что, вероятно, вновь утратив товар во время очередного нападения на караван с юга, произошедшего на Столичном Тракте совсем неподалеку от города, несчастному старику придется закрыть дело. Поахав и поохав, городские кумушки уже предвкушали дешевую покупку вовсе недешевых шелковых и газовых тканей, которыми славилась лавка Викрама, одна из старейших на Базаре. "Моряки клянутся и божатся, что громадное морское чудище - гигансткий осьминог с головой слона и скорпионьим жалом - в последнее время наблюдается в водах неподалеку от города, почти у самого устья Интавади!" - эта фантастическая новость была бы воспринята как чистейшей воды выдумка, если бы рыбаки, деловито выкладывавшие горки кальмаров и морского окуня на прилавках рыбного рынка, не подтвердили, что сами почти каждую ночь видят зловещее зеленоватое сияние у устья реки, и что в его завораживающем свете, если вглядываться достаточно долго, можно заметить силуэт чего-то жуткого и явно неестественного.
* * *"Па, па, дха, ни, са, са, са, ре, па*..." - нашептывала Горав саргам, помогая себе не терять ритм ритуального танца. Жест лани, плавно перейти в жест охотника, стрельнуть глазами в стороны, передавая страх животного, резко перейти в позицию лука, потом протянуть руки перед собой - мудра* стрелы, сорвавшейся с тетивы, и, наконец, упасть на холодный мраморный пол, изящно оставив левую ногу назад, склонив голову, а руки положив ладонями наружу... Время от времени Горав соглашалась на эти регулярные заказы то из одного, то другого храма и получала искреннее удовольствие от участия в красочных и все еще загадочных для нее ритуалах городских храмов. Это льстило ей - не будучи храмовой баядерой, танцовшицей по праву рождения, она, тем не менее, снискала уважение у кантарайских служителей богов своим мастерством и славой лучшей танцовщицы во всем городе. И пусть эти заказы не приносили большого дохода, но ощущение вовлеченности в нечто прекрасное, преисполненное древнего смысла, и наверняка важное, даровало не меньшее благо.
В этот раз Горав танцевала в храме Белой Тары, и сразу после окончания ритуала, когда пришел черед всем участвовавшим в утреннем богослужении, провести раскрытой ладонью над жертвенным светильником, коснуться жертвенной воды и вкусить предложенных богине яств, к девушке подошла одна из храмовых жриц. Горав заприметила ее давно - Решма, так звали молодую жрицу, всегда пристально следила за ритуальными движениями Горав, словно видела нечто ее, недоступное взору всех остальных, присутствовавших на богослужении. Вот и сейчас Решма - темноокая, светлокожая, яркая, с правильными чертами лица, изящной фигурой и плавными уверенными движениями той, кто явно происходит из благородного семейства - с загадочной улыбкой приблизилась к Горав, смотря словно и на девушку, и внутрь нее - ее души, ее естества. "Я каждый раз поражаюсь вашему мастерству, Горав-даси*, и поражаюсь той любви, которую проявили к вами боги, наделив таким необычайным
талантом и такими выдающимися
способностями. Если вам будет интересно, у меня есть для вас предложение работы - работы, которая помимо хорошего дохода, сможет обеспечить воистину достойное применение тем дарам, которые вы получили от богов при рождении. Жду вас сегодня в своем поместье - семьи Санджали - на закате. Буду благодарна вам и судьбе, если вы решите прийти".
* * *Сегодня ожидания Лоэтуса оправдались - пустовавшие несколько дней к ряду силки наконец принесли добычу своему хозяину, точнее, добыча сама себя принесла в силки. Молодой следопыт, выбравшийся в лес на несколько дней в надежде изловить побольше дичи, уже отчаялся изловить что-то ценное, но это утро, вероятно, ознаменовало перемену в отношению богов и судьбы к молодому человеку - олененок запутался в хитросплетении петель ловушки и теперь, увидев появившегося на опушке леса охотника, из последних сил забился в тщетных попытках освободиться. Что ж, олененок - неплохая добыча; за молочное мясо на рынке можно получить несколько серебряных колец, поскольку такой деликатес ценился гурманами из числа городской знати, а шкура, пусть и небольшая, но вполне сгодится на то, чтобы укрепить колчан и поставить заплатку на куртку. Довольный собой и приятной переменой в привычном ходе вещей, Лоэтус одним ударом ножа убил олененка и, выпутав его из силков, взвалил на плечо - теперь предстоял неблизкий путь назад, будет хорошо, если охотник сможет вернуться в Кантарай к предзакатному времени.
Судьба, однако, решила, что раз сегодня день у молодого человека начался хорошо, то в таком ключе должен и продолжаться - стоило Лоэтусу выйти из леса и вступить на Столичный Тракт, как через несколько минут сзади послышалось поскрипывание телеги и всхрапывание лошади, довольной тем, что она и ее хозяин покинули, наконец, полог леса, пахнувший волками, медведями и еще поди знай чем опасным и непривычным. Лошадью управлял пожилой мужчина, а на повозке за его спиной лежало несколько мешков и множество ободранных от коры тонких бревен с необычного цвета розовато-золотистой древесиной, коей, вместе с нежным сладковатым ароматом, славилось сандаловое дерево. Возница остановился возле Лоэтуса и предложил парню место на телеге, которому охотник обрадовался - одна удача, вторая, значит, не за горами и третья. Добродетель, назвавшийся Сунтаром, оказался лесорубом, добытчиком ценных пород дерева, человеком немногословным и тихим, что никак лучше подходило сдержанному и необщительному Лоэтусу. Сунтар подбодрил свою лошадку взмахом вожжей, еще одним, и та двинулась вперед, в сторону Кантарая, быстрым и уверенным шагом.
Спустя несколько часов, около полудня, Лоэтус уже стоял у Врат Земли, подготовив пошлину за вход - медное кольцо. К его удивлению, один из стражников, тот, который ведал сбором пошлин, отказался принимать деньги охотника и, внимательно изучив лицо горца, протянул ему аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги со словами: "Велено было передать первому, кто принесет с собой убитую дичь сегодня. Пошлина уже уплачена тою, кто оставила тебе послание. Хорошего дня, охотник!"
В письме изящным витиеватым почерком было написано следующее: "Думаю, ты недоумеваешь, кто я и почему ты. Я - Решма Санджали, служительница богини Мудрости и Всезнания, и именно Она наделила меня знанием того, что человек, который сегодня придет ко вратам с диким зверем, живым или мертвым, сможет помочь мне в том деле, которым я занята во благо всего Кантарая. Белая Тара не ошибается - и я уверена, что это письмо найдет своего получателя. Я предлагаю работу, достойную и хорошо оплачиваемую, а также возможность совершить нечто благое и исправить ошибки прошлого. Если сие заинтересовало тебя, приходи к закату в поместье семьи Санджали - при личной встрече я расскажу больше и отвечу на все вопросы."
* * *Днем ранее- А она - выдающаяся штучка, эта младшая из Санджали, - шепнул Бахтияру Равиндра, его новый приятель, и пока что единственный, в Кантарае. - Хороша собой, унаследует немалую часть семейных богатств, когда ее отец двинется дальше по кругу перерождения, ну и сама она имеет все шансы далеко продвинуться - по иерархической лестнице в храме Белой Тары. Так говорят, во всяком случае, - Равиндра с удовольствием впился в персик, лежавший среди прочих роскошно выглядящих фруктов на серебряном подносе. Бахтияр воспользовался своим пока что шапочным знакомством с городским повесой Равиндрой - пусть и недалеким, но все же будущим наследником семьи Сомбат, а значит - вхожим в высшие круги городского общества, и решил попробовать на вкус кантарайские сливки. Сливки общества, конечно же. Не составило труда узнать, когда и где будет назначен очередной "пир знати", как назывались эти гедонистические рауты, в рамках которых вино текло рекой, яства высились горой, драгоценностей и ценных вещей было - что воды в море, а ценных и важных личностей, с которыми непременно стоило завязать знакомство, если Бахтияр планировал обосноваться в Кантарае всерьез и надолго - было что рыбы в этом самом море. И вот теперь Равиндра тихонько рассказывал краткие сведения о ключевых особах города своему столичному другу, таким неожиданным знакомством с которым он втайне гордился - в таком захолустье, как Кантарай, люди из столицы если и появляются, то с огромной неохотой, учитывая непростое прошлое взаимоотношений Кантарая и Паталирата. - С ней познакомиться стоит, но будь осторожен: у нее два брата, которые крайне ревностно относятся к репутации семьи и своей любимой младшей сестрицы. Никаких шашней, если она сама не даст знак. Знаем, бывали, - Равиндра поморщился и отчего-то потер правую челюсть, словно у него внезапно разболелся зуб мудрости.
Решма Санджали тем временем заметила пристальный взгляд Равиндры и Бахтияра, и подошла к парням, задорно подмигнув первому:
- Как твоя голова, Рави? Челюсть не болит после вечерних полетов с балкона моей спальни? - Равиндра промычал что-то нечленораздельное и поспешно ретировался, отойдя к группке молодых вельмож, разодетых в шелка и золото, и оживленно споривших о чем-то у окна, которое выходило на море и устье Интавади. - Равиндра - хороший парень, только несдержанный в своих желаниях и импульсивный, словно ребенок. Впрочем, именно поэтому он и является душою компании молодых отпрысков знатных семейств Кантарая, - обратилась Решма уже к Бахтияру. - Мне незнакомо ваше лицо, однако мне знакомо ощущение близости божественной искры, которую я, к удивлению, ощущаю в вас. Вы ведь... дивата, верно? Потомок одного из всесильных богов? Простите мне мое любопытство, переходящее, вероятно, в неприличную фамильярность, и позвольте соблюсти подобающие приличия. Мое имя - Решма Санджали, я - жрица Белой Тары при кантарайском храме Владычицы Наук и Искусств. И у меня для вас предложение, которое, возможно, заинтересует вас. Моя интуиция подсказывает мне, что мы не случайно здесь встретились, а интуиция - это шепот Белой Тары, и как мне, ее верной служительнице, не прислушиваться к словам богини? Приходите завтра на закате в мое родовое поместье, и я расскажу вам, в чем дело, - улыбнувшись на прощание и поправив и без того безупречно лежавшее на плече сари из дорогого голубого шелка, расшитого с обеих сторон серебряной нитью, удалилась прочь.
* * *В Кантарай Роберт пришел с четкой целью, правда, не совсем ясным представлением о том, как ее достичь. Была, правда, зацепка - последнее дело, с которым столкнулся паладин по дороге к бывшей столице государства, в затерянной посреди горного леса деревушке, закончилось, как обычно, торжеством справедливости и искренней благодарностью деревенских жителей. Жрец же храма Двух Тар, единственного, который был в деревне, узнав о том, куда направляется Роберт, попросил доставить какой-то сверток в кантарайский храм Белой Тары, и передать его жрице по имени Решма - дескать, богини попросили старого жреца выполнить сие, но он немощен и хвор, поэтому раз рыцарь все равно отправляется в Кантарай, то не был бы он так любезен, ну и так далее. Роберт согласился помочь старику, ведь ему действительно было несложно и по пути, к тому же, оказав услугу кантарайским жрецам, он надеялся узнать у тех о возможной работенке или - а чем черти не шутят - полноценном достойном деле.
Отыскав доступный негустому содержимому кошелька постоялый двор, Роберт перво-наперво решил привести себя и свое изнеможенное долгим странствием тело, выспаться, отдохнуть, а потом уже отправиться на поиски храма Белой Тары и ее жрицы. Проснувшись утром и сытно позавтракал, северянин почувствовал себя куда как лучше - как физически, так и морально, посему решил проигнорировать пристальное внимание и перешептывания местных постояльцев, которые откровенно пялились на чужеземца, разодетого как обычный тиланга'анец, с почти бронзовой от загара кожей и видом бывалого в не одной передряге воина. Однако все же привычная уравновешенность и невозмутимость на мгновение рассеялась, уступив место удивлению, когда хозяин постоялого двора "Павлин и кукушка", в котором остановился Роберт, подойдя к столу мужчины, чтобы забрать освободившуюся после завтрака посуду, протянул Роберту аккуратно сложенный вчетверо лист бумаги. Развернув его, паладин увидел вязь аккуратно выведенных букв, складывавшихся в следующие слова: "У вас есть нечто, что принадлежит мне. Приходите на закате ко входу в поместье семьи Санджали и захватите эту вещь, я же взамен порадую вас вознаграждением за доброе дело и смогу предложить нечто, от чего вы не сможете отказаться. Решма Санджали, служительница Белой Тары"
* * *Мараджайн был доволен своей последней работой. Не шедевр, и не на пределе возможностей, но все же - эта миниатюра вышла у него куда лучше, чем все предыдущие, и, как казалось юноше, свидетельствовала о недюжем таланте живописца и действительно одаренного художника. Если бы и мастер, у которого Мараджайн служил подмастерьем, был того же мнения, если бы он хоть словом, хоть взглядом, хотя бы жестом выказал свое одобрение - настроение у парня было бы куда лучше, а желания работать и выполнять все скучные задания мастера Ананты - больше. Вот и сейчас, не сказав ни слова, Ананта отвернулся от миниатюры Мараджайна, словно той и не существовало, и торопливо устремился к вошедшей в лавку покупательнице - молодой красавице в голубом сари из дорогущей ткани, и рассыпался в сотне эпитетов и славословий, коими он потчевал только знатных клиентов.
Девушка, прохаживалась по лавке, равнодушно осматривая выставленные на продажу картины и время от времени отвечала на непрекращающийся поток любезностей, истекавший с уст Ананты - иногда одобрительным кивком, иногда улыбкой. Внезапно она остановила взгляд на прилавке - а точнее на миниатюре, которую написал юный подмастерье; застыв на месте на мгновение, девушка целеустремленно направилась к прилавку и аккуратно взяла в руки картину.
- Кто автор?
- Ммм... Госпожа Решма, это потуги моего подмастерья достичь хотя бы подножия тех гор, на вершинах которых, подобно никогда не таящему целомудренно-белоснежному снегу возлежат бессмертные чистейшие таланты истинных мастеров, произведения коих облагораживают мою скромную лавку... Взгляните, пожалуйста, еще раз, скажем, на вот эту "Потерявшую кольцо Шакунталу" - ну не прекрасна ли она? Вся горечь утраты, вся тоска любящего сердца по тому, чьей ей более никогда не суждено быть, вся красота легендарной Шакунталы - они все тут, они сияют своей искренностью и неповторимостью!
- Прошу вас, мастер Ананта, я сделая свой выбор. Это творение Таранги, которое вы так достойно и правдиво описали, безусловно, является настоящим и безусловным шедевром. Однако в подарок своему больному отцу мне хотелось бы преподнести нечто более... живое, простое, которое напомнит ему о прелести жизни и поможет не забывать о том, что за нее стоит бороться независимо от возраста или бремени. Вот это, - Решма протянула Ананте миниатюру Мараджайна, - тот талант, который я ищу. И я готова заплатить за него столько же, сколько вы запросили за "Потерявшую кольцо".
Пока ошеломленный небывалой удачей и пораженный странностью выбора благородной клиентки Ананта жадно пересчитывал золотые кольца, врученные ему девушкой, та подошла к Мараджайну:
- Это ведь твоей кисти работа, верно? И на холсте отражена ведь не только краска. Но и сила - сила, которой ты обладаешь, сила, которая способна свершать такое, чего тебе в этой лавке и не грезилось. Приходи сегодня на закате в поместье семьи Санджали, спроси Решму - это я. Я готова дать тебе высокоплачиваемую работу и возможность реализовать
весь твой
потенциал, а не только твой талант к изобразительному искусству, - с этими загадочными словами Решма развернулась и вышла из лавки.
Наконец, наступил вечер. Солнце неторопливо спускалось к закатному горизонту, наполнив Пыльную Окраину светом, а город - наоборот, долгими тенями.
Пятеро незнакомцев - девушка, мужчина, юнец и двое молодых людей - практически одновременно подошли к воротам поместья семьи Санджали. Перед ними была высокая, более двадцати футов, стена, покрытая белой штукатуркой; за ней виднелся густой сад. Узкие створки входных ворот были вырезаны из горного кедра - весьма редкой и ценной в этих краях породы, доставляемой сюда с юга, и свидетельствовали о том, что деньги у семьи Санджали определенно водились в избытке. На улице, мощеной плитами из пурпурного гранита, было тихо и безлюдно.