То, что ей придется покинуть город по поручению брата, причем тайно, Челесте восприняла со спокойным достоинством. Там, куда отправлялся Орфео, ей дороги не было, потому приходилось вести себя подобно ныне покойной жене Лодовико Моро - Беатриче Сфорца*, обожавшей верховую езду и охоту. На то, чтобы обеспечить себе внешнее сходство с юношей, у неё ушло не так много времени, да и пришлось воспользоваться одеждой брата. Вместе с доверенными людьми она покинула родовое гнездо, хотя для всех остальных Челесте Эстакадо внезапно слегла с сильнейшим недомоганием и никого не желала видеть. Участие слуг, посвященных в истинное положение дел, сеньора Эстакадо ограничила до двух человек, которым было прямо невыгодно открывать как оно все на самом деле. Впрочем, когда Челесте покидала дом уже как мужчина, ей удалось услышать как её старая няня нашептывает кому-то, что должно быть молодую госпожу отравили, а самое верное средство от этого - выпить освященной воды, в которую опустили также особый камень, извлеченный из козьего желудка, а также не худо бы привязать змеиной кожи к её левой ноге. Смеяться и плакать хотелось от этих наивных рассуждений.
Умом Челесте понимала, что Данте слишком уж благороден для того чтобы творить подлости, чиня препятствия врагам ближним и не очень, и привязан к своей семье, так что вычислить слабости главы Эстакадо не составляет слишком уж большого труда, потому-то он и постарался отправить их прочь из города. Дело было даже не в важности поручений, а в том, что он хотел уберечь их от посягательств своих противников. И остался один на поле битвы в то время, когда бал правят пауки, плетущие сети интриг. Она оставляла брата в банке с пауками - именно с таким ощущением приходилось мириться Челесте при отъезде. Всеобщее внимание было отвлечено на происходящие события, а потому выехать получилось совершенно беспрепятственно. Оказавшись с Орфео за пределами города и разделившись, сеньора Эстакадо подумала что к её возвращению лучше бы брату оказаться целым и невредимым, иначе не поздоровиться всем кто хоть как-то посмеет навредить главе их дома. Известно, что такой ярости, как у разгневанной женщины нет даже в Аду. Пока что оставалось лишь молиться, чтобы соображения её брата и его усилия принесли свои плоды.