Верна, тысячу раз верна старая пословица: "Человек предполагает, а Бог располагает". Этим двоим даже не понадобилось видеть друг друга: хитрая подлость одного и самоуверенное упрямство другого столкнулись, и кругами по воде по городу разошлись эти страшные события. Пьяченца балансировала на грани, и лишь разумность ее обитателей удерживала город от падения в кровавое безумие. У четырех претендентов на графскую цепь были свои планы, свои мысли и идеи: но сейчас они рассыпались пеплом. Трагическую гибель Антонетты все пережили - смерти одного человека оказалось недостаточно для хаоса. Но теперь, освобожденный злой волей, демон кровопролития поднял голову и устремил свой взгляд на некогда тихую Пьяченцу.
Лишь один человек точно знал, что послужило причиной этих событий. И еще один - мог бы догадаться, будь ему отпущено дольше времени. Все прочие - жили как жили: любили и ссорились, придумывали заговоры или отдыхали от трудов праведных, смотрели представление или работали. Но был тот, в чьем сердце не осталось ничего, кроме ненависти. Гордость Доменико Колонна была изваляна в грязи, выпотрошена и раздавлена, унижена и оскорблена - и только кровь могла смыть нанесенное оскорбление. И у Римлянина были те, кто был безаговорочно готов пролить кровь за него. Взбешенный юноша быстро нацарапал письмо - и вскоре уже оно лежало на столе у Рамиро да Карманьола, командира кондотты "Cacciatori".
Одноглазому было плевать, кого резать: солдат, торговцев, женщин, детей - пока в мешочке мелодично звенят сольдо, все едино. Откинувшись на спинку стула, кондотьер отхлебнул еще вина и почесал щетинистый подбородок: спешка и открытость действий ему претили, но стоящая в письме сумма с лихвой перекрывала все эти неудобства. Мужчине было плевать, что он нарушит законы гостеприимства, и было безразлично, что его люди будут резать жителей мирного, совершенно не готового к войне города. Рамиро было невдомек, что сподвигло хитрого и осторожного Колонна приступить к таким решительным действиям - впрочем, его это не особо заботило. Возможно, знай он, что причиной всему - личные обиды юноши, все бы могло повернуться по-другому, но кондотьер был профессионально нелюбопытен. Залпом допив вино, он с кряхтением поднялся и отправился собирать солдат. Плевать, что скажет Пикколомини, свято верящая, что это именно она наняла кондотту - приказ получен, а деньги семья Колонна платит всегда, и деньги весьма не маленькие. Такие, чтобы пяти десяткам опытных головорезов хватит на то, чтобы прирезать одного idioto и ввергнуть в страх целый город, да еще на вино и шлюх останется.
Конечно, слуги Пикколомини, увидев готовящихся к выходу вооруженных кондотьеров, попытались остановить их. Налетели, удивленные, с вопросами, попытались сослаться на имя своей синьоры, убедить наемников не делать этого. Бесполезно. С гнусной ухмылкой да Карманьола подошел к пожилому управляющему, что громче всех орал, покивал спокойно на его обвинения. А затем - сграбастал за грудки и нанес неколько сильных ударов: в челюсть, в нос, под дых. Брезгливо отбросил залитое кровью тело старика, мигом свернувшегося калачиком у его ног и лишь тихо постанывающего от боли. Пнув тело, в пару широких шагов подошел к парню, ринувшемуся было на подмогу несчастному. Слуга пытался защититься, но пудовые кулаки кондотьера преодолели жалкое сопротивление. Удар, еще удар - и на землю рухнуло еще одно скулящее окровавленное тело.
Рамиро был по-своему честен: убивать слуг нанимателя, пусть даже фиктивного, он не собирался. После двух жертв остальные застыли, как кролики перед удавом, в испуге смотря на одноглазого. Да Карманьола тяжелым взглядом обвел стоящих перед ним людей, смотря им глаза в глаза. Никто не выдержал - все отвели взгляд. А стоящие во дворе пара охранников даже предпочли бросить мечи - от греха подальше. Единственный взгляд кондотьера застыл на дрожащей парочке: симпатичная горничная прижалась к своему кавалеру, спрятав лицо у него на плече.
И без того противная ухмылка наемника стала еще более скабрезной. Недолго думая, он в пару шагов достиг молодых людей, и грубо вырвал девушку из обьятий не посмевшего сопротивляться юноши. Наслаждаясь перепуганным глазами бедняжки, да Карманьола жестко поцеловал ее, всю облапив, и рыкнул на ухо:
- Жалко, на тебя сейчас нет времени, малышка. Но ничего, я скоро вернусь, и тогда папочка Рамиро сделает тебе настоящих солдатиков, а не маменьких сынков, как этот cazzo.
Хохотнув, кондотьер оттолкнул девушку и обернулся к застывшей толпе, уперев руки в бока и хрипло шикнув на них:
- Что встали, как жена Лота? Дел никаких нет!? Живо всев дом, пока мои головорезы вас не заставили!
Дважды повторять не пришлось: до смерти перепуганные слуги и охранники, счастливые от того, что Одноглазый никого не убил, одним стадом ломанулись в дом под дружный хохот и сальные шуточки наемников. Лишь двое избитых продолжали валяться на земле, но до них никому уже не было дела.
Дождавшись, когда "благодарная публика" скроется с глаз, да Карманьола прикрикнул на своих подопечных:
- Что разоржались, жеребцы? Потерпите, парни - и скоро этот вшивый городок сам упадет к вам в руки, как перезревший плод. Семья Колонна приказала нам прирезать местного главу совета Альберти - уж не знаю, какие у них с ним счеты - и заодно напомнить прочим bastardo, у кого тут власть и сила. Сильно жечь и грабить не надо: попугать да проучить. Хотя, думаю, пара выпотрошенных сундуков и обрюхаченных девиц никого не заинтересует, а мы должны поразвлечся! Верно, псы!?
Сделаем дело, получим свои сольдо - и все шлюхи Рима наши! Так зачем нам тянуть время в этой грязной вонючей провинции? Вы за мной, братва?, - Рамиро вещал вдохновенно, единственный глаз его горел жаждой наживы, по губам блуждала не предвещающая ничего хорошего врагам ухмылка, пудовые кулаки то сжимались, то открытыми ладонями словно пытались заграбастать всю Пьяченцу.
Ответом Одноглазому был дружный рев кондотьеров. Они, словно голодные псы мясо, почуяли запах золота, и отступаться не собирались. Командир довольным взглядом обвел полсотни своих людей, наслаждаясь их готовностью немедленно ринуться на бой и разграбление. Прочистив горло, да Карманьола продолжил:
- Слушай мою команду, орлы. Клаудио, разбей свой десяток пополам и прогуляйся по центральным улочкам: попугай местную публику. И когда мышки попрячутся в норку и думать забудут о том, чтоб казать нос - можешь выгрести запасы из пары лавочек. Уббальдо - тоже делись. Сам засядь с арбалетами у местных казарм и не давай, если что, местным увальням из городской стражи попытаться выбраться в город, а прочих пошли разогнать толпу, что пьесочки на площади смотрит. Пускай они возьмут лошадей из конюшни Пикколомини: верхом разгонять орду сподручнее. Пускай наведут такую панику, как только смогут. Ну а я самолично с прочими пойду откручивать голову Альберти. Поняли, дерьмоеды!? Кто обосрется - ответит передо мной! Ну да хватит трындеть - за дело!
Дружной гурьбой кондотьеры вывалились из замершего в ужасе особняка Пикколомини, уже готовые разойтись. Задержало их только одно: патруль городской стражи, неспешно, в развалочку обходившей вверенный их заботам город. Увидев орду вооруженных до зубов мужчин, троица стражников замерла, замерли и наемники. Недолго продолжалась немая сцена - Рамиро прошипел: "Стреляйте, черт бы вас побрал!" - и первый ряд дал залп из арбалетов. Так и не успевшие ничего осознать городские охранники срезанными снопами рухнули на мостовую Пьяченцы. Пролилась первая кровь. Но кондотьеры хорошо понимали, что к ночи многие из жен и матерей в городе будут оплакивать мертвых мужей и сыновей.
Теперь вся надежда Пьяченцы была на четыре благородных дома, и без того уже сцепившихся в борьбе за власть. Где бы ни были члены семей Джованни, Сальваторе, Фаррадечи, Эстакадо - на утро весь город узнал, что произошло с ними и как они себя повели. Земля слухами полнится - и Пьяченца не была исключением.
...Более всех из глав домов повезло Маттиасу Джовани - владелец трактиров, не ведая о нависшей опасности, решал финансовые вопросы со своими подчиненными, когда к нему ворвался один из подручных, перепуганный и бледный, сообщив прерывающимся голосом весть, что вошедшие в город кондотьеры устроили резню, и пока что явно не собираются покидать несчастную Пьяченцу.
Беатрис Джованни, решившая позволить себе несколько отдохнуть от трудов и забот, наслаждалась великолепной "Энеидой" в исполнении труппы маэстро Амадэо, когда из ближайшего проулка показалась пятерка верховых. На них поначалу никто не обратил внимания, но всадники, вооруженные нагайками ворвались в толпу зрителей, распихивая их корпусами коней и хлестая направо и налево плетьми. Люди, словно один организм, заорали, застенали, актеры на сцене застыли, позабыв слова. Перепуганные зрители, безжалостно хлестаемые неизвестными кавалеристами, сделали именно то, что и хотели кондотьеры: с криками и воплями ломанулись по всем ближайшим улицам, спасаясь от злодеев. Беатрис бы наверняка затоптали - если бы не ее охранники, прикрывшие своими телами синьору. Крепкие парни смогли выстоять и не упасть под ноги безумной толпе. Но люди все еще метались, а всадники, видимо, не собирались останавливаться.
...Сидя в седле, Стефан Сальваторе спокойно двигался к намеченной цели, размышляя о своих делах. Болезненный вскрик неподалеку вывел его из состояния задумчивости: оглянувшись, он увидел пятерку неизвестных солдат, поваливших на землю какого-то человека. Пара пинков тяжелым сапогом вырвала у лежащего болезненные вскрики, и один из мучителей, видимо удовлетворившись проделанным, склонился к бедняге, шаря у него на поясе. Его напарник, отвлекшись от увлекательного зрелища и оглядевшись, заприметил Стефана и громко вскрикнул:
- Парни, еще одна мышь! Гоним его?
Андре Сальваторе отдыхал дома, когда в его покои как вихрь ворвался капитан домашней стражи:
- Молодой синьор, простите за вторжение, но в городе беспорядки. Видимо, кто-то из наших оппонентов решил применить силу. Ваши отец и сестра сейчас в городе: что прикажете?
Эстелла Сальваторе же в это время мило беседовала с Дестефани. Ни дочь Стефана, ни неаполитанка даже представить не могли, что за окнами тихого особнячка в это время разгорается зарево кровавого карнавала. Две леди неторопливоибеседовали за изысканым вином, и мало-помалу беседа подходила к своему логическому завершению.
...Лучано, новый глава дома Фаррадечи, в это время был на приеме у главы совета достопочтенного Джироламо Альберти. Торговец оказался благообразной внешности мужчиной с глубоким чистым голосом, и был достаточно вежлив для того, чтобы, отложив все дела, принять нежданного гостя. Распорядившись принести вина и легких закусок, Джироламо усадил юношу в глубокое кресло, и сам застыл рядом. Положив руку на спинку кресла неподалеку от плеча гостя, глава совета скорбным тоном выразил юноше свое сожаление от скоропостижной смерти Бернардо и от убийства юной Антонетты. Кажется, Альберти был действительно опечален происходящим в городе - Лучано не уловил в его голосе ни тени лжи или льстивого участия.
Тяжко вздохнув, купец пообещал, что воздействует на городскую стражу и ее капитана: в целях ускорения поимки преступника. Продолжить беседу им не дали: на улице раздался громкий вскрик, переходящий во всхлип, а затем - гулко стукнувшая дверь. Присутствующий в кабинете темноволосый юноша, чем-то похожий на хозяина кабинета, любопытствуя, выглянул в окно, и тут же спрятался за стеной. Смуглое лицо молодого человека побледнело, в глазах плеснулся страх:
- Там солдаты! С противоположной стороны, откуда кричали, наверняка тоже они! Все, кого я вижу, вооружены и явно серьезно настроены! Отец, что делать, отец!?
Не ожидавший такой новости старший Альберти грузно облокотился на кресло, где сидел Фаррадечи, смахнул мигом проступивший пот и осипшим, бесцветным голосом прошептал:
- Я, кажется, догадываюсь, чья это работа... Нам, скорее всего, не уйти. Одна надежда: обороняться до подхода городской стражи или оставшихся людей покойного Росси. Сын - собирай всех, кого сможешь: чиновников, стражников, посетителей - все равно.. Я не воин, даже не дворянин - но я лучше умру в бою, чем сдамся на лживую милость кондотьеров...
Словно бы только сейчас вспомнив о присутствии Лучано, Альберти так же тихо обратился к нему:
- Не могу от вас ничего требовать, синьор, даже просить не имею права. Но... Вы с нами, или понадеетесь, что наемники вас, как стороннего человека, пропустят?
...Данте Эстакадо спокойно ехал верхом по освещенной летним солнцем улице, щурясь от бьющих в глаза солнечных лучей и широко улыбаясь встречным горожанкам. Да что там только горожанкам - всему родному городу. Хорошая погода, хорошие вести - почему бы и не порадоваться? Жизнь только одна, и глупо тратить ее на уныние. Это пусть угрюмые швейцарцы вечно ожидают плохого, или суровые испанцы мыслят только о Боге и золоте - итальянец всегда будет счастлив и весел, и всегда будет надеяться на лучшее. И именно у тех, кто не впадает в грех уныния, все получится.
Из доволных раздумий Данте вырвал звон клинков на соседней улице, впрочем, почти тут же стихший. А затем, словно отзываясь на звуки боя или поединка, со стороны Площади Ангелов донесся многоголосый крик боли. Со своего места капитан Эстакадо не мог понять, что творится, но услышанное не оставило сомнений - в Пьяченцу пришла беда.
Челесте Эстакадо со своими охранниками была у дома Дестефани, когда в конце улицы показались пять фигур в темных плащах и ярких фантазийных беретах с перьями. Зоркий взгляд девушки углядел, что все мужчины сжимают в руках арбалеты. Видимо, это заметели и ее спутники, но выводы их были несколько более далекоидущими. Пьетро, старший над охранниками, знавший Челесте еще ребенком, взмахнул рукой, и двое других бойцов прикрыли девушку своими телами от возможных стрел. Седоусый Пьетро, склонившись к Эстакадо, громким шепотом обратился к ней:
- Че... Синьора Челесте, надо бы нам уходить отсюда. Прикажете попроситься в особняк Дестефани? Дай Бог и святой Джорджо, они не откажут в помощи: уж больно подозрительны мне эти типы.