Пока что все шло по плану, и идеи Доменико реализовывались на всех направлениях. Ну ладно, почти на всех. Теперь у него под рукой есть два верных слуги: пронырливый Кольвицци, готовый на все ради тех обещаний, которыми его кормит "фра Нико", и жадный и жестокий кондотьер да Карманьола, давно уже верный богатым Колонна.
Теперь оставалось только привязать к себе городских республиканцев и, считай, Пьяченца упадет к нему в руки, как перезрелая виноградина. И то, что люди Альберти сами пришли к нему, означает, что он нужен главе совета. А теми, кто нужен, не разбрасываются.
По указанному адресу у неприметной подворотни на задворках какой-то insula подпирали стену три неброско одетых крепких типа, по одежде - ремесленные подмастерья или приказчики. При виде Доменико один из них, обладатель пышных усов и ранней плеши, подошел к коню римлянина и прошептал:
- Это Республика. Гражданин Колонна, пожалуйста, слезьте с коня и проследуйте за нами. Мы от гражданина Альберти с архиважным посланием.
Все еще настороженный, юноша спешился и проследовал за эмиссарами Джироламо. Циркачи они, право дело, с их играми в конспирацию: разве что не нарядились в черные плащи и не назначили тайную встречу на старом кладбище. Тогда бы Доменико, наверное, окончательно разочаровался в так называемом городском руководстве.
Плешивый, видимо, был старшим в группе, а остальные его охраняли. Именно он, подманив пальцем Колонну, склонился к его уху и, дохнув ароматом из смеси гнилых зубов и чеснока, громко прошептал:
- Это тебе за нарушение воли партии!
И одновременно с этим юноша почувствовал, как здоровенный кулак мужлана впечатался ему в живот. Не то, чтобы он был быстр, но в уличной драке усач был явно опытнее. Колонна согнулся в пополам, хватая ртом воздух, но упасть ему не дали. Оставшиеся двое подхватили римлянина под руки и вздернули вверх, а главарь выудил откуда-то из-за пояса воняющую чесноком тряпицу и споро запихнул ее в рот молодого человека. Один из его спутников эту тряпицу заботливо придержал похожими на сардельки пальцами с обломанными ногтями и черной каймой под ними.
После этого главарь принялся методично и равномерно избивать Доменико, приговаривая:
- Это тебе, сынок, за то, что писал письма кому не надо. Тебе что партия сказала? Сидеть и ждать указаний. А ты, гнида? Вот зачем ты это сделал, да еще в тайну решил поиграть, анонимно написал? Наши достойные граждане, конечно, отдали старшему письма, и он сразу все понял? А понял ли ты? Ну ничего, сейчас поймешь. Я бы тебя вообще убил, но ты нужен Республике, поэтому мы тебя просто проучим, что бы не дурил. Считай это уроком, сынок, и зла на партию не держи, гражданин. А пожалуешься Сфорца - прирежем, а герцогу скажем, что ты воду мутил и агитировал за свержение его власти - это все подтвердят.
Если бы Доменико не был столь сконцентрирован на собственных ощущениях, он понял бы, что бьют его, за исключением первого удара, достаточно аккуратно, хотя и болезненно, ни разу не даже не ударив по лицу. Ни переломов, ни рваных ран - ничего действительно серьезного: только синяки и втоптанное в грязь этим быдлом самолюбие. В принципе, после всего этого он смог бы даже вечером сесть в седло, а то, при должном усилии, и пройтись по городу.
Усач, закончив монолог, поднял голову римлянина и пристально посмотрел в глаза, процедив:
- Но я бы такого не простил. Бывай... синьор.
Размахнувшись, мужчина еще раз нанес такой же сильный удар в живот, как и в первый раз, и обратился к поддельникам:
- Уходим дворами, и быстро.
Валяющийся на земле в подворотне Колонна чувствовал сильную боль, но понимал, что в состоянии подняться и дойти до коня. Ну, или позвать на помощь. К счастью, эти cazzo ни коня не увели, ни ограбили его самого. Идейные, дьявол их пожри.