Вопрос синьора capitane, казалось, совсем не удивил мечника. Тот стоял в расхлябанной позе, почесывая волосатую грудь, и дерзко смотрел на допрашивающего:
- Ну убил, да, а че!? Я че, криворукий чиновник, или баба, чтобы визжать и прятаться, когда меня грохнуть хочут? Он сказал, че хочет должок карточный отдать, ну я и вышел, значицца. Часов в полночь гдет енто было. Я с компаньонами тренировался, понимаешь, ну он позвал - я вышел. Эти bastardo полезли меня резать, но я-то не промах! Отделал двоих cazzo, как бог черепаху, и они, ссыкливо поджав хвосты, сбегли. Харь я ихних не рассмотрел - че мне пялиться в рожи, когда их убивать надо!? Могу, значицца, только сказать, что вояки они херовые: не отребье портовое, канешн, но и не ветераны войны с лягушатниками. Да и их школа фехты местная, так че не разберешь, че да как. Ребятки их из арбалетов попыталися снять, да без толку. Убегли, подлюки. Че это за cazzato была, знать не знаю, ведать не ведаю. Но вот че подумал - местные меня знают туго, значицца, это не совсем местные. Может, этот приезжий бородатый cretino-Фаррадечи замутил? Больно он подозрительный, да еще братец мерзавца-Бернардо, который меня и синьора крепко не любил?
Данте внимательно вслушивался в ломанную речь Чени, на фоне которой говор его хозяина и правда казался верхом изящества. Когда мечник умолк, сделав своё предположение, Эстакадо мысленно кое-что для себя отметил, а после спросил:
- Ты можешь назвать имена людей, которые были свидетелями нападения? Быть может, кто-то из них рассмотрел нападающих лучше.
Не дожидаясь ответа Чени, сразу несколько soldato из строя подали голос:
- Я тама был! И я видел. Да и я! Ну а я из арбалету по ентим buca di culo стрелял, да смазал по темноте!
Видевшие нападение вояки ничего нового не сообщили: нападавшие были в темных плащах с капюшоном, надвинутым на лицо, да и никто не пытался их рассмотреть. Единственное что, они единодушно сошлись во мнении, что брони на нападавших не было.
Валентино, арбалетчик, выглядевший посообразительнее прочих, добавил, что один из нападавших перед бегством хрипло крикнул что-то типа: Хватаем тела и драпаем!; но сразу сказал, что определить по речи произнесшего это не сможет.
В прочем же мнение солдатского общества было единодушно: это наверняка солдаты Фаррадечи, крепко нелюбящие парней де Боно, и в особенности храброго победителя Гастоне Чени. Уж у кого у кого, а у этих ceffo повод напасть ночью, подло и мерзко был, как пить дать. И бойцы были готовы поклясться в этом именами Пречистой Девы и Санто Джорджо.
Капитан городской стражи перевёл взгляд на арбалетчика:
- Почему ты не расслышал как следует слова этого человека? Он говорил на другом наречии или его речь была с изъяном?
Валентино еще отдал вежливый полупоклон, задумавшись на пару секунд, и ответил:
- Да нет, синьор, я не вслушивался просто. А речь его была самой обыкновенной, как у меня или Чени, к примеру.
Выслушав стрелка, Эстакадо кивнул:
- У меня больше нет вопросов к вашим людям, синьор де Боно. Однако я должен заметить, что все они единогласно указывают предполагаемым виновником главу семьи Фаррадечи. Что вы сами думаете по этому поводу? Бальдассаре Фаррадечи - новый человек в Пьяченце. За время своего пребывания здесь он вступал с вами в конфликт или как-то иначе выражал своё дурное или пренебрежительное к вам отношение?
Эмило недоуменно пожал могучими плечами, нахмурился, стараясь подумать:
- Да нет, я его даже не видал. Вот братец его был паскудой редкостной, и считал себя самым крутым. И его придурки тоже считали себя умелей моих парней. Француз, а ты что думаешь?
Стефан внимательно слушал, даже не думая вклиниваться в развернувшийся на его глазах диалог. Иногда ухмылялся в ответ на мысли, которые оставались полной загадкой для посторонних. Чего хотел добиться бравый капитан своими вопросами? Ничего ценного узнать таким образом ему определённо не удалось.
Вообще, если подумать, кому могло быть выгодно убийство Чени? Мелкая сошка, не имеющая никакого влияния в серьёзных кругах. По каким-то причинам люди Эмилио были свято уверены в виновности Фарадеччи, но, если поразмыслить как следует, у него было не больше мотивов, чем у всех остальных. Если отбросить такие факторы, как личная неприязнь или мелочная месть, которые вполне могли продиктовать провалившееся покушение, то что остаётся? Можно ли как-то использовать смерть Чени в контексте бушевавшего в городе закулисного противостояния? Может ли как-то использовать сам Стефан это событие?
Вопрос Эмилио стал неожиданностью - не сказать, чтобы слишком приятной. Но застать Сальваторе врасплох было до крайности сложно.
- Зачем Фарадеччи нападать на Чени? – спокойно осведомился он, задумчиво почесав подбородок, искусно изображая вежливую заинтересованность.
На первый взгляд, вроде повод и был, но… В конце концов, Стефан не так давно бросил в лицо Эмилио куда более весомые аргументы. Пора ненавязчиво вернуть де Боно на правильный курс. Нельзя позволить так просто спустить на тормозах это дело, каким бы ничтожным червём он не считал самого пострадавшего. Нужно использовать все возможности.
- Из простой мести? Это было бы слишком уж очевидно и даже Бальдассаре наверняка это понимает. Они не стали бы подставляться столь откровенно. Мне кажется, наш доблестный капитан не может не двигаться по ложному следу.
Давай же Эмилио, соображай. Не так сложно сделать нужные выводы. Не может не двигаться. Превосходная игра слов. Жаль только, де Боно наверняка не оценит.
- Ээээ, - де Боно нахмурился, явно не поняв тирады Стефана, и почесал мясистый красный нос, - Merde! Так его же cretino не пойманы, и явно предполагали ретираду, раз сразу похватали своих и сбежали! А у кого еще может быть зуб на моего sergente!? Явно, что никто из типа знати нашей помойки о нем и знать не знает. Значит, это простецы. Бальдассаре - гуманист, а значит - тупой, и мог повестись на предложения своих cazzo. А те и рады угрохать Гастоне. - Данте и Стефан, казалось, слышали, как скрипят мысли под нахмуренным лбом Эмилио, в кое-то веке решиашим использовать голову нетолько для того, чтобы носить на ней шлем. - Это не ты, это точно - ты вчера мне в друзья набился, и, хоть и подставил, но случайно. Данте я с утра собирался набить хлебало, но сейчас вижу, что он молодец, делает свое дело. Вобщем, мужики, - он пожал могучими плечами, - я благодарен вам за заботу о Гастоне, но никак не погу понять: кто бы это мог быть. Может, stronzo-Бальдассаре реально решил продолжить дело своего братца-cazzone?
Мысли Сальваторе были безрадостны. О боги, этот человек безнадёжен. Если забыть о том, что он напрочь игнорировал вполне конкретные намёки на определённую версию, то выстроенная Эмилио логическая цепочка была даже, пожалуй, достойна внимания. В конце концов, зачем Стефан так активно пытается обвинить в преступлении Эстакадо? Если подумать, какая ему в конце концов разница, кто попадёт под удар и будет ли жертвой действительно виновный в этом чёртовом преступлении?
Хоть Сальваторе никогда и не воспринимал Фарадеччи всерьёз, но всё-таки уж точно не будет лишним убрать эту фигуру со сцены. Стефан старательно изображал глубокую задумчивость на лице, уже осознав, что продолжать гнуть своё – занятие глупое и совершенно лишённое смысла.
- А знаешь, Эмилио, пожалуй, ты прав, - медленно проговорил он, для пущей эффектности кивнув головой. Словно только что на глупого француза снизошло озарение. Пусть Эмилио немного порадуется, поверит ненадолго, что его ум на деле не менее остер, чем меч. – И правда, чёрт побери, наверняка эта происки треклятого Фарадеччи.
Он «потрясённо» замолк, анализируя только что полученную информацию.
- Приношу свои извинения, синьоры, по всей видимости, я был не прав.
Эмилио гордо подбоченился, довольный успехом, произведенным результатом и полученной похвалой. Тщеславному ветерану было до одури приятно, что он оказался умнее "умников". Радостно хохотнув и улыбнувшись, он обратился к гостям:
- Diabolo! Я ж говорю, что это он, как пить дать! Я ж не дурак какой-то! Фано, спасибо за поддержку, ты, оказывается, еще не безнадежен! Капитанчик, ну а ты что думаешь? Давайте втроем со своими пацанами пойдем и сделаем ему вендетту по-сицилийски, а из самого гуманиста, - это слово де Боно будто выплюнул с презрительной миной, - отбивную по-милански? Солдаты де Бно, казалось, только этого и ждали, поддержав слова хозяинарадостными криками согласия. От лица народа выступил все тот же неугомонный Чени:
- Синьоры, вы того! Простите, че встряваю, но давайте стража типа придет задерживать Бальдо по подозрению в попытке смертоубийства, и будет действовать предельно нагло, чеб idioto Фаррадечи попытался напасть на них. Ну а мы, значицца, придем страже на помощь и перережем их, как курят.
Один из стрелков удиаленно посмотрел на Гастоне и высказался:
- А епископский запрет?
Чени громко расхохотался:
- Так они же нападут! А мы только будем обороняться. Толкнет кто из этих cazzo стражника, а мы их резать!
Де Боно посмотрел на Данте и Стефана:
- А что, смысл в этом есть! А, синьоры?
Стефан являл собой воплощение абсолютной невозмутимости. Слушая Эмилио, он не переставал размышлять, пытаясь сходу просчитать возможные последствия предлагаемого хозяином плана. Плана, надо сказать, в точности в духе де Боно – плана грубого, почти бессмысленного и сводящегося, по большей части, к бездумной резне. В теории, конечно, это могло бы ослабить дом Фарадеччи и даже, быть может, удастся достать его главу, но… Сальваторе не спешил высказываться, искоса поглядывая на единственного здесь представителя органов правопорядка. Чёрт его знает, как поведёт себя этот Данте. Оставалось надеяться, что не бросится арестовывать де Боно немедленно – в окружении людей Эмилио подобное поведение поставило бы под сомнение здравомыслие Эстакадо.
Стефан выжидал, искоса поглядывая на уже некоторое время молчавшего капитана.
Откровенно говоря, всю эту свистопляску с допросом Данте затеял с одной-единственной целью - разговорить Стефана Сальваторе, а не Гастоне Чени. Тот, равно как и все его коллеги на службе у де Боно, не сказал бы ровным счётом ничего полезного, что и было доказано на практике. Конечно, Эсткадо не допускал и мысли о том, чтобы недооценивать такого противника; тем не менее, посмотреть на Сальваторе в деле определённо стоило.
Капитан рассматривал самые разные итоги затеянного мероприятия, но только не тот, в который всё грозило вылиться. Он намеревался подтолкнуть Эмилио в совсем другом направлении, но вояке слишком понравилась догадка Гастоне о причастности Фаррадечи. Данте голову готов был дать на отсечение, что умерший покровитель учёных ни за что не пошёл бы на поводу у своих солдат. Точно так же он был уверен касательно родственника почившего первого клинка Пьяченцы: тот походил на осторожного и умного человека, а такие в первый же день прибытия не творят безрассудств. Но де Боно был упорен в своих заблуждениях. Похоже, для того, чтобы этот обладатель ослиного упрямства понял намёк, этим намёком следовало зарядить пушку и выпалить Эмилио прямо в лоб.
Всё то время, что де Боно и Сальваторе излагали свои логические построения, Данте держался со стоическим спокойствием. Уж если Эмилио не оценил слов Стефана, но капитан городской стражи сделал это в полной мере.
- Я считаю, синьоры, что следует действовать согласно букве закона, - осторожно начал Эстакадо, - пока у нас нет ничего, кроме догадок об истинном виновнике нападения. Одного Фаррадечи нальзя схватить, поскольку тот отдал душу Господу, второго - из-за того, что он всё же дворянин. Пока его вина не доказана, у меня связаны руки. Но если Фаррадечи вновь повторит своё злодейство, правосудие не заставит себя ждать долго.
Эстакадо мимолётно взглянул на Стефана. Да, нельзя изменить направление ярости де Боно. Но его можно самую малость подтолкнуть.
Стефан перехватил мимолётный взгляд Эстакадо и вежливо улыбнулся. Забавно. Именно Эмилио в этой комнате говорит больше всех и громче всего. Именно Эмилио, безусловно, является наиболее заметной фигурой. И сам наверняка считает себя в эти секунды полным хозяином положения.
Даже не догадываясь, что им прямо сейчас пытаются искусно манипулировать, направить в противоположные стороны. Что прямо здесь, при нём, ведётся другая, куда более занимательная игра, чем показной допрос и возможное нападение на дом Фаррадечи. Стефан ничего не сказал, во всём соглашаясь. Но, в отличие от Эмилио, он прекрасно умел читать между строк.
Де Боно широко улыбнулся, продемонстрировав стражнику и чиновнику пеньки гнилых зубов, и крепко обнял гостей:
- Ладно, синьоры. Вы правильные парни, хотя и слабаки. Зуб даю, мы выведем паршивца на чистую воду и загоним ему в поганую глотку клинок и отрубим вшивые ручки, чтоб не пытался прибить моих солдат.
Прокашлявшись, де Боно продолжил:
- Но на прием к неаполитанской cagna пойти надо. Покойник-Бернардо, хотя и был порядочным cazzo, но клинком махать умел. Надо его достойно проводить к Господу, а уж потом разбираться с его братцем-шельмой и battona-сестрой. Вобщем, я сейчас к моей милой маленькой хрупкой Марии, скажу ей, чтоб напяливала на себя тряпки и готовилась к выходу. Бывайте, синьоры.
Кивнув, ветеран, не оглядываясь, покинул казарму. Чени, оглядевшись, шикнул на солдат, приказав заниматься своими делами, и подошел поближе к гостям, поманив их пальцем, прошептав:
- Синьоры, я сча хочу сказать че? Мы все будем щасливы расквитаться с солдатами Фаррадечи, а вы хочите устранить соперника на графство. Мне, в общем и целом, похер, кто станет графьем, но семейство дохляка должно быть перебито. Diabolo, я сумею подбросить им окровавленные тряпки и прибить пару из этих idioto. Синьор Данте, ты обнаружишь трупы и позовешь стражу и синьора Стефано и хозяина, как свидетелей. Мы с пацанами спровоцируем бузу, и, когда эти stronzo начнут шуметь в ответ, мы их перережем: они же тупые, как мохнатые яйца Вельзевула! Че, как идейка? Вам меньше соперником, нам - радость от смерти главных оппонентов и самых опытных противников; мы, значица, станем лучшим отрядом в нашей вонючей Пьяченце! Че, а!?
Слушая Чени, Стефан с трудом сдерживался. Этот самодовольный нахал определённо был ему до крайности отвратителен. Вместо того, чтобы внимать коварным замыслам, которые на удивление продуктивно генерировал его подлый умишко, хотелось вогнать кинжал прямо в брюхо ублюдку. Хоть Сальваторе и понимал, что его предложение может принести выгоду. Хоть и знал, что и не на такое готов пойти ради достижения поставленной цели. Но если тех же Данте и Фарадеччи он по-своему уважал - так, как уважают достойных соперников, то этот червь вызывал эмоции до крайности противоположные. Даже такой человек как Стефан сомневался, стоит ли использовать Чени в качестве иструмента. Так или иначе, сперво имело смысл услышать позицию официальных властей, то бишь - единственного среди присутствующих представителя закона.
Сама Фемида, оживи эта каменная статуя и занеси меч правосдуия над головй Гастоне Чени, не могла быть более грозной и упрекающей, чем вгляд Данте Эстакадо, устремлённый на мечника.
- Гастоне Чени, - Данте говорил холодно, но так, будто едва сдерживал гнев, - ты обращаешься к капитану городской стражи и к главе магистрата - людям, чьим долгом является забота о благосостоянии и безопасности Пьяченцы, предлагая им участие в преступлении. В наших интересах вывести негодяя на чистую воду, а не утопить город в крови. Следи за своим языком, солдат! Ты служишь смелому и честному человеку - так не бросай же тень на его добродетели.
Чени удивленно посмотрел на Данте и пожал плечами:
- Да я че? Я ниче! Я это так, значицца, к слову. Ну, бывайте синьоры.
Еще раз недоуменно посмотрев на мужчин, sergente направился к своей койке, куда и рухнул, демонстративно закрыв глаза. Поняв, что беседа окончена, прочие солдаты также вразнобой попрощались с гостями дома.
Глядя ему вслед, Стефан не переставал холодно улыбаться. Закон сказал своё слово, избавив Сальваторе от необходимости анализировать возможные последствия очередной моральной дилеммы. И, видят боги, спорить по этому поводу он совершенно не собирался.
- Синьор Эстакадо, - он приблизился к Данте. - Боюсь, на это утро у меня запланирована ещё одна встреча. Надеюсь, преступник непременно будет пойман и по закону наказан. До скорой встречи.
Глядя собеседнику прямо в глаза, Стефан протянул руку.