Синьор Сальваторе никогда не отступался от своих планов, тем паче, от тех, коии могут послужить к вящей славе его семьи. И он всегда был готов взять самое тяжкое дело на себя, ибо кому, как не главе семьи, пристало преотдолевать трудности. Так и в этот раз: раздав детям указания, сам Стефан лично отправился с визитом к Эмилио де Боно.
Но прежде, чем мы продолжим нашу историю, остановимся на персоне пятого по влиятельности дворянина в славной Пьяченце. В наше цивилизованное и просвещенное время этот мужчина казался ожившим анахронизмом их эпохи Рожера Гвискара. Большой, заросший клочковатой бородой, шумный и самоуверенный, он был бы своим в ту жестокую эпоху, когда добрый меч в твердой руке уже был гарантией удачи и власти. Нынче же, в наши культурные дни, этот воин, не удосужившийся даже научиться читать и писать, казался чужаком. Но зато от него можно было не ждать интриг, хитростей, подлостец, отравленных чаш: если он с чем-то был не согласен - то заявлял об этом в лицо, если хотел ударить - в это же лицо бил. Но законы гостеприимства были для де Боно святы: на гостя, кем бы он ни был, Эмилио ни за что бы не поднял руку. В славной Пьяченце он гордо носил неофициальный титул второго клинка города, уступая в этом лишь Бернардо Фаррадечи. Впрочем, самого пожилого вояку то, что он всего лишь второй, не заботило - по его мнению, его воинский опыт был важнее изощренной фехтовальной школы Фаррадечи.
...Особняк де Боно выглядел несколько запущенно: обветшалые серые камни, дырявая крыша, давно забытый и запущенный сад... Но в этом запустенье царило несказанное оживление: суетились два десятка солдат, надрывно орал торговец, пытаясь уговорить купить у него товар по-дороже, кто-то укреплял досками полуобвалившуюся стену... Такое ощущение, что Эмилио толи готовился к грядущему штурму, толи вообще к большой войне.
Поначалу на Стефана никто не обращал внимание, позволив синьору Сальваторе вдосталь оценить находившиеся во дворе особняка войска. Всего ему удалось насчитать девятнадцать солдат в куртках из плотной свиной кожи и стальных барбютах, причем не меньше десятка из них носили с собой арбалеты. Прочие же имели в своем распоряжении добрые алебарды местной ковки. Наконец, один из приближенных де Боно, известный главе магистрата как Гастоне Чени - высокий жилистый длиннорукий мужчина с пышными усами, обратил внимание на постороннего и удивленно воззрился на на гостя, явно признав того. Сальваторе практически слышал, как заскрипели мозги вояки, пытаясь понять, как бы ему поступить с ним. Наконец, на лице Чени появилась мерзенькая улыбка, и солдат расхлябанной походкой, в развалочку, заправив пальцы за пояс, подошел к Стефану и сплюнул рядом с его сапогом:
- О, са-ам си-иньор Сальва-аторе пожаловал! Че надо? Пришел сдаваться на милость старшого?
Выслушав ответ дворянина, солдат понял, что решать подобное - уж явно вне его и без того не широкой компетенции. Но удержаться от того, чтобы еще раз не продемонстрировать свое мнение о Стефане, криво усмехнулся и показательно почесался в районе паха:
- Ладно, чиновничек магистратский, пошли к тому, кто всяко лучше тебя. Ходь за мной.
Стефана провели на второй этаж дома де Боно. В зале, где оказался Сальваторе, все прямо-таки кричало о сущности владельца: массивный дубовый стол, закопченный до черноты камин, шкуры на полу, оружие на стенах... И вот здесь хозяин особняка уже смотрелся вполне органично, и вся его массивная фигура произволила впечатление безжалостной мощи, напоминая Стефану о некогда разрушивших Рим вандалах.
Цвет некогда яркого колета де Боно был почти неразличим из-за слоя грязи на нем, борода воинственно топорщилась, здоровенный двуручный меч в ножнах ожидал своего часа. При виде Стефана здоровяк развел руки, в одной из которых был зажат немалых размеров окорок, а в другой - полная вина чаша из потемневшего от времени серебра:
- Сальваторе, французишка! С чем пожаловал, граф недоделанный! Хлебни-ка вина, ты, небось, такого и не пробовал!, - несколько широких шагов и, не выпуская из рук пищу, Эмилио сжал мужчину в медвежьих обьятиях, - Давай-давай, садись за стол, жрать уже принесли! Кто знает, - он гулко расхохотался, - не будет ли это твоей последней трапезой.
Выпустив Сальваторе из крепких, похожих на захват объятий, де Боно грузно протопал к столу.
- Садись. Здесь ты в безопасности, клянусь мощами святого Петра.
...Небольшое же путешестивие Андре обошлось без каких бы то ни было особых происшествий: пока еще по Пьяченце можно было ходить спокойно, не опасаясь ножа в спину или стрелы из-за угла. Вот и конечная цель его пути: величественная церковь святого Амвросия Медиоланского. Поговаривают, что сам епископ из всех раннехристианских Отцов Церкви чтит превыше всего именно этого святого, и искренно следует по пути его деяний.
К моменту появления Андре в церкви шла молитва, и сегодня на ней прихожан было на удивление много - видимо, сегодняшние тревожные вести заставили многих вспомнить о вере. Войдя под своды дома Божия, наследник Стефана вместе со всеми преклонил голову, слушая с детства знакомые слова молитвы. С нетерпением дождавшись последнего Amen, молодой человек попросил ближайшего послушника ответи его к отцу Феликсу. Юноша даже не стал спрашивать, зачем молодому дворянину потребовался епископ, а только смиренно кивнул и тихо попросил следовать за ним.
...А отец Феликс в своем кабинете терзался муками творчества. Действия герцога Сфорца, буквально-таки стравившего между собой дворян Пьяченцы, была не по нутру набожному священнику. Он был уверен, что несегодня-завтра означенные четыре дома, аки львы рыкающие, вцепятся друг другу в глотку и, поправ божьи заветы, начнут творить беззаконие. И епископ твердо намеревался им в этом помешать. Послание, столь удачно начатое со строк "Обращения к Фессалоникийцам", застопорилось на втором же абзаце, и теперь отец Феликс сосредоточенно грыз перо, пытаясь решить, о чем писать дальше. Может, следует хоть на неделю запретить в городе все дуэли? В знак траура о покойном, конечно же.
Размышления церковника прервал визит Андрео Сальваторе. Отложив перо, епископ осенил вошедшего крестным знамением и мягко поинтересовался:
- Мир тебе, сын мой. Что привело тебя не просто под сень храма, а в сию скромную келью?
Тут, конечно, отец Феликс несколько погрешил против истины - келья явно не была скромна, не говоря уже о немалой библиотеке а ней. Хотя, конечно, по сравнению с убранством "келий" многих кардиналов кабинет епископа действительно являл собой образчик скромности и утилитарности.
...Когда Этелла вместе со служанкой (ибо не пристало знатной даме ходить одной!) достигла казарм городской стражи и поинтересовалась у стоящего на проходной караульного местонахождением лейтенанта Джустиниани, ответ от седоусого ветерана на воротах ее изрядно огорчил: как оказалось, почти сразу после речи гонца Паоло приказал седлать коня и покинул казармы в неизвестном направлении. Только одно усач мог сказать точно - лейтенант сейчас не с патрулем, и только Бог ведает, где сейчас черти носят молодого офицера.
И закончился бы ее визит ничем, если бы молодая девушка своей красотой и искренней печалью не вызвала у усталой и давно зачерствевшей души пожилого стража порядка нечто, весьма похожее на отцовские чувства. Прежде, чем девушки ушли, ветеран, сняв шлем и расправив усы, обратился к ним, доверительно наклонившись поближе и снизив голос почти до шепота:
- Доченька, если ты так хочешь увидеть своего лейтенента, то я тебе скажу вот что. Он наверняка поехал в монастырь - рассказать обо всем своему отцу. И останется он там, скорее всего, до завтрашнего утра - ему не впервой. И еще, милая моя девушка, прости старика, но я скажу: поостереглась бы ты с ним! Наш лейтенант, конечно, мужик видный, но еще тот женолюб. Ой да поиграет он с тобой да бросит, честно!
Пока стражник делился с ней этой информацией, Эстелла прикинула: если она сейчас верхом выедет к монастырю и не будет там задерживаться, то к вечеру может успеть вернуться домой.