Ух, какие мысли вкусные! Так бы и схарчила за обе щеки, вымазывая всю морду в сочном жире, вгрызаясь в косточки, хрустя хрящами и потом, после того как последний кусочек будет лениво разжеван и проглочен, после сытной отрыжки, во время расслабленного лежания на боку, чтобы не давить набитый живот, выковырять когтем из зубов застрявший клочок мяса...
Так, стоп. Хватит. Так и слюной захлебнуться недолго. Еда, костер — баловство все это. Сибаритство. Мы и орешком прошлогодним укрепим свое тело... Йэ-эх.
Хорошо было раньше. Без Лода, без злой силы его, без проблем лишних на задницу свою мохнатую.
"Кто мы?! — Агенты хаоса! — Чего мы хотим?! — Нести хаос! — Когда мы этого хотим!? — Прямо сейчас!"
И прямо здесь, да. Хорошая речевка была, заводная.
Нет, мы были не анархистами, мы были хаотами. Мы не воздвигали баррикад, не жгли покрышек, не забрасывали генетиков коктейлями Молотова. Мы просто несли беспорядок — туда, куда могли дотянуться наши маленькие руки, щупальца, лапки и клешни. Мутаракан в твоем гамбургере, ключегрыз в замке когда ты вставил в него ключ, засор в унитазе когда ты хотел в туалет, приоткрытый канализационный люк под твоей ногой, развинтившийся болт колеса твоей тележки в супермаркете, лампоеды, прорвавшиеся сквозь дырку в сетке на окне — маленькие гадкие мелочи, которые медленно отравляют тебе жизнь, и на фоне которых любое плохое событие становится во сто крат хуже. Общий фон недовольства растет, и люди начинают разбегаться: переезжать, менять место работы, сбегать из крупных городов в глушь, разрушать старые связи и устанавливать новые. Увеличивать энтропию. То есть — хаос.
Спросите, зачем это все? Тут сразу две причины.
Первая — идеологическая. Энтропия в системе расшатывает ее, и заставляет видоизменяться. Эволюционировать. Становиться лучше с точки зрения адаптации к окружающим условиям. То есть, если проще, мы — прогресс. И во имя этого прогресса мы плавили свои тела, приспосабливая их максимально к текущим потребностям.
Вторая причина — эгоистическая. Генетические отклонения, вызванные радиацией после Четвертой Мировой, создали среди прочего контролируемый полиморфизм как ответ систем организма агрессивной внешней среде, подверженной радиоактивному излучению. Под прочим можно привести длиннющий список видовых наследственных мутаций, которые привели к созданию тысяч новых видов: зверей, птиц, насекомых, насекомых-птиц, птицозверей... ну, там еще поле непаханое для зоологов, размером с Байкальскую Пустошь, так что вернемся к полиморфизму. Изменение биологических свойств и внешних признаков организма в чрезвычайно короткие сроки — минуты, а иногда даже и секунды — жрет массу энергии. Ее бесполезно пытаться восполнять пищей, здесь требуются энергетические потоки другого толка. И их во всем богатстве спектров предоставляет нам хаос. Чем больше энтропии привнесено в систему — тем больше количество энергии для морфирования становится доступно. Если выражаться проще: нашкодил мелко — вырастил палец, нашкодил крупно — вырастил руку.
Черт, всегда знала, что во мне лектор пропадает. Или учитель. Не зря в детском саду все так классно выходило. А все чтение. Тонкая техника медным тазом накрылась, а книгам-то радиация по-барабану, библиотеки по всей стране ломятся, читай не хочу. И читала же, интересно было. Жила бы на Западе, задвигала бы сейчас курсы аутобионики ихней с трибуны в какой-нибудь Сорбонне.
Кстати вот, аутобионика. Ответ Загнивающего Запада Русскому Хаосу. Жалкие попытки системного подхода к хаотичным явлениям посредством порядка, контроля и самоорганизации. Вызывают слезы умиления у тех, кто в теме. В теме с рождения.
Хорошо было раньше.
А потом что-то сломалось. Когда одним прекрасным утром в уцелевшем детском саду в Прибалтике я не смогла в очередной раз измениться на глазах детишек, полных восторга, обожания, и искренней веры в пользу хаоса. Когда вместо превращения в сказочную принцессу с огненно-рыжей шевелюрой из меня вылез лишь этот ирокез. Когда следующие три недели слились в бесконечный серый поток отчаяния и безысходности на пути к безвременной кончине, потому что я перестала чувствовать энергию энтропии, несмотря на все свои усилия.
И когда в безумном порыве я пробралась в вагон Транс-Евразийской магистрали, и где-то посреди континента, уже чувствуя, пафосно выражаясь, дыхание смерти в своих мохнатых ушах, краски жизни вдруг вернулись ко мне, чтобы через несколько минут снова начать угасать. Вот тогда-то я и почувствовала Лода. Энергетический парадокс, вихрь хаотичной энергии, заключенной в мощную системную структуру. Кубарем вывалилась из поезда посреди леса, расквасив нос о щебенку, и два часа блуждала по лесу, пока наконец не увидела отблеск костра в его лесном лагере. Аккуратном таком, правильном: костер в ямке, камнями обложенный, палатка строго от ветра, чтобы искры не летели, в двадцати метрах еще ямка для отхожего места, в которую я чуть не наступила, пока ломалась в темноте через бурелом.
Походная жизнь мне не впервой. Но моя походная жизнь — это отрастить мех потеплее, когда холодно. Поймать добычу, когда жрать хочется. Запечь ее в глине вместе со шкуркой или перьями на костре, разведенном собственноручно — палочками ли, или воспламеняющимся газом выдохнутым. Залечь в теплом мхе на ночь, и росой утренней морду протереть. А его походная жизнь...