05: DARK HEART, FALSE MIRRORSШтаб-квартира корпорации «Фусанг Проджектс», Нисёмира;
14:00, 9 марта 2014.
— «Фусанг Проджектс» Инкорпорейтед, — мерно вещал с небесной выси усиленный динамиками и эхом голос. — Все мы — часть одной команды. Часть одного целого.
Двое ребят, оставив за спиной такси, стояли у колосса бутылочно-зелёного цвета. Сказать, что это здание было огромным, значило не сказать ничего. Это Токийский Муниципалитет был огромным. Или небоскрёб «Мидтаун». Или африканский элефант. Этот небоскрёб был поистине исполинским. Он начинался с фундамента, в котором поместилось бы несколько футбольных полей, и продолжался на четырёхсотметровую высоту, постепенно теряя в ширине. В той ширине, которая у основания занимала целый квартал делового центра Нисёмиры. В день, когда Земля остановится, этот небоскрёб ещё какое-то время продолжил бы вращаться по инерции. Длинная парковка перед фасадом, вокруг него и позади готова была вместить десятки машин, приготовив для этого тщательно расчерченные белой краской параллелограммы на асфальте. Несколько сотен, а то и тысяч людей работало в этом здании, каждое утро втягиваясь в громадный зев портала высотой в несколько метров и каждый вечер покидая его словно наводнение, выплёскивающееся на улицы Нисёмиры. Небоскрёбы-соседи сиротливо жались друг к другу, не достигая и трёх четвертей высоты корпоративного здания. Наверное, в рабочие дни Директор стоял на сотом этаже и хохотал, делая вид, что схватил город в объятиях. Или пил чай, почёсывая за ухом персидского кота. Или практиковал приёмы кендо, любуясь в телескоп цветущей на склонах Фудзиямы сакурой. Или скучно разбирал бумаги, зарывшись носом в отчёты бесконечных подразделений, департаментов и рабочих комиссий. Подлинный офис-панк.
Но сегодня было воскресенье. Сегодня только машины постоянно присутствующих в здании по долгу службы лиц стояли на парковке. Сегодня масштабная парадная лестница, украшенная по сторонам скачущими в бетонных руслах водопадами, была пуста. Вращающиеся двери, каждая из стеклянных «лопастей» которых могла бы стать витриной океанариума, крутились вхолостую. За ними виднелся холл, по которому лениво прохаживались швейцары и визит-менеджеры в старинных сине-золотых ливреях. На высоте почти тридцати метров пульсировала громадна буква «U» с одиннадцатью струнами, образующая арфу — символ «Фусанг». И одновременно, символическое обозначение одиннадцатимерного U-пространства, одного из вариантов теории множественных бран.
— Мы действуем как одна команда. Мы живём как один организм. Мы двигаемся как одна сила. Наши сердца бьются в унисон как одно большое сердце.
Мрамор и золото, сталь и бетон. Именно так когда-то обычная строительная корпорация увековечила себя в глазах горожан. Холл, начинавшийся за дверями, был рассчитан на очень большое количество людей. В высоту он занимал добрые три-четыре этажа, а арчатые своды терялись в медово-золотом свечении. Наверняка это было устроено специально, чтобы голос диктора, лившийся с неба, происходил словно бы из ниоткуда, вдохновляя сотни клерков на очередной трудовой день. Марш-марш, чиновники и бухгалтера! Мимо мраморных колонн, за которыми бы не то что человек спрятался, но и небольшой легковой автомобиль. Марш-марш, секретарши и ассистенты. Мимо длинной, изогнутой в форме полумесяца стойки ресепшн, за которой в воскресенье сидел всего лишь один грустный охранник в ливрее. Маршируйте, аналитики и консультанты, выстраивайтесь в длинные очереди у восьми лифтов, рассредоточенных в дальней стене. За прозрачным золотистым стеклом, которым облицованы стены, видно, как серебряные коробки лифтов замерли в своих шахтах, готовые умчать на сто этажей сто канцелярских воинов. Рядом с каждыми дверями находилась большая панель, пронумерованная цифрами от 1 до 70. Доступа на верхние этажи из холла не было.
В холле вообще никого, кроме охранников-швейцаров, и не было. И восемь пар слегка поблёскивающих голубым светом глаз, а именно столько Шаблонов обреталось среди мраморных колонн и золотых панно, обратились в сторону двоих вошедших школьников. Негромко прозвенел предупредительный звонок. Застучали каблуки, сопровождая себя бьющимся между арок эхом. На фоне эдакого великолепия невзрачная стойка службы безопасности, притаившаяся в дальнем правом углу зала, или двери в туалеты и кабинет главного визит-менеджера в левом казались невзрачными и вообще едва замечались.
— Молодые люди? — вежливо обратился один из швейцаров, оправив сине-золотой мундир, и двинулся к ребятам. — Прошу прощения, могу ли я быть вам полезен?
* * *
— Уф-ф. Уф-ф. Это... уф-ф... это всё, госпожа председатель!
Раскрасневшаяся от постоянных перемещений между комнатой Судзуки-сан и импровизированным арсеналом Томико свалила на кровать груду пахнущего оружейным маслом металла. На покрывале уже стояли две раздраконенные картонные коробки, в которых как брикеты с мороженным были уложены слитки С4, с каждому из которых шёл радиовзрыватель. С ними соседствовали ряды пластиковых обойм, нераспечатанные коробки с патронами, несколько противопехотных мин и даже противотанковый блин времён войны в Заливе — клуб перспективной физики вскрыл все неприкосновенные запасы, готовясь к битве Судного дня. Судзуки-сан командовала парадом Армагеддона. Сначала она объявила в общежитиях уборочный день, выставив из них всех, кто остался коротать воскресенье с учебниками. Многие были недовольны — как же, экзамены ведь! Но ледяной взгляд председателя школьного совета и окрики коменданта возымели эффект. Затем Судзуки-сан с дочерней нежностью обняла пожилого коменданта. Они говорили недолго, но вскоре и он, заперев свою каморку на ключ, ретировался из осаждённой крепости. Теперь коридоры и холлы были пусты. Только щёлканье вставляемых магазинов раздавалось в тишине. Судзуки сан взглянула на деловито отбирающего себе арсенал Мамору. Кайя сидела с планшетом, стараясь найти в интернете другие способы добраться до 70-ого этажа.
— Хорошо. Мы сможем выдержать около часа. Расставим мины, подорвём лестницы, будем перемещаться. В конечном итоге они уничтожат нас. Я не знаю, о чём вы говорили с Сакурой, но она пообещала мне, что эта жертва станет последней. Как глава школьного совета я готова её принести. Потому что он...
* * *
— ... он требовал, чтобы я была сильной. Он говорил, что есть закон, требующий лично отвечать за совершённые ошибки.
Они спустились в холл. В главный холл спальных корпусов «Юнайтед Санс». Тот самый холл в бархатно-синих тонах, где всё началось и где всё, похоже, неумолимо катилось к кровавому и страшному концу. Судзуки-сан показывала на портрет, висевший над фальшивым электрическим камином. Лицо русоволосого юноши на нём было спокойным и сосредоточенным. Он внимательно глядел на группу учеников, словно требовательно спрашивая: вы справитесь? Вы сможете?
— Да, — ответила Судзуки-сан на невысказанный вопрос. — Это и есть Кагатори-сенсей. Первый и истинный председатель клуба перспективной физики старшей школы «Юнайтед Санс». Человек, который мечтал сделать этот мир лучше, и который отдал свою жизнь ради своей мечты. Прошу вас. Я прошу вас. Ради его великой памяти... не подведите нас.
Судзуки-сан не рассказала о бессонных ночах, которые она проводила перед этим портретом, плача и проклиная того, кто изображён на нём. Судзуки-сан всегда знала, что не справится, что не сможет с такой же уверенностью нести на плечах груз председательских обязанностей. В душе она всегда умоляла Кагатори-сенсея простить её за то, что это не она была рядом в том злосчастном вагоне, что не ей достались пули и бомбы террористов. Она знала, что подвела того, кого обожала больше всего на свете.
Для Судзуки-сан не было наказания страшнее.
Но сейчас её тон оставался сухим и безэмоциональным несмотря на значение произносимых ей слов. Такова была маска Японии.
— Томико-чан заканчивает собирать ваши сумки. Возможно, мы больше никогда не увидимся. В газетах напишут про террористов и нападение на школьное общежитие, но, вполне возможно, вы останетесь единственными, кто будет знать всю правду. Мы были с вами всего ничего, но... — Судзуки-сан хотела произнести очередную речь, но только махнула рукой.
Только сейчас ребята поняли, как сильно на ней сказалась трагедия в больнице, хотя она ни словом не возразила Сакуре. Как и Джуничи, Судзуки была бесконечна верна идеалам КПФ, которые защищала.
Могли ли Мамору и Кайя сказать про себя то же? Не пора ли было проклясть тот день, когда они ступили на вокзал Сеттльмент-бан?
* * *
Кенджи-кун быстро шёл по улице. Его уши закрывали мощные «Зеенхайзер», приятно продалбливавшие басами с ног до головы. Он был единственным, кто попросту не стал вставлять в ухо гарнитуру. У него были свои наушники, и Кенджи-кун предпочитал компанию клубного бита очередной пачке глупых инструкций. Ему было малость жалко красноволосого и его тёлку (наверняка же они давно вместе), но... своя голова на плечах, самим думать надо. Вот Кенджи, когда понял, что дело — дыра, просто спустился с крыши по аварийной лестнице и ушёл в парк. Он даже не прятался и не выключал музыку.
Сейчас он тоже не демонстрировал признаков паники. Карманы его пальто наполняли обоймы для «Беретт», которые Кайя видела в ящике его письменного стола. Пистолеты находились в полностью рабочем состоянии. Кажется, он даже в кого-то попадал, пока не заметил, что пули противников не берут. На последовавшие звонки от Судзуки он не ответил — или ловушка, или его обвинят в предательстве.
Плевать.
Кенджи знал, что это они все — настоящие предатели! А он всё сделал как надо. Он выбрал правильную сторону.
И сейчас он ускорил шаг. Времени было не так много.
Телефонный звонок от Тсунео застал его врасплох. Отвечая, Кенджи-кун коснулся рукояти пистолета под пальто. Пусть дураки умирают.
* * *
— Отряд «Гангрел» к штурму готов. Разрешите выдвигаться на позиции?
Директор, заложив руки за спину, что делало его похожим на киношного палача из НКВД, стоял перед дверью в палату номер 6. Шаблон, шутки ради созданный в виде тощего ботаника в глупых очках, развернул перед ней настоящую полевую лабораторию: газохроматический анализатор, спектрограф, ИК-сканер... впрочем, Директор рассчитывал не на эту мишуру, а на большой монитор, утопленный в корпус серебристого чемодана. На нём вращались по непредсказуемым траекториям изгибы пространства Калаби-Яу, сплетаясь и расплетаясь в невыразимых пропорциях. Оно, смахивающее на клубок щупалец или на султана вселенной Азатота, визуализировалось на фоне полупрозрачной карты города, временами почти точно накладываясь на паутину улиц и путепроводов. Наконец, две красные точки совпали. Картинка замерла, вспыхнула багровая ось. Спустя несколько секунд данные, полученные со спутников GPS-навигации, соотнесли абстрактные координаты искажения параллельных бран с конкретным объектом в базовой вселенной. Почему-то Директор был слегка удивлён. Он не думал, что всё окончится так... иронично.
— Есть цель, — доложил ботаник.
Директор кивнул. Его что-то смущало во всей последовательности действий. Будь он на месте Сакуры, он позаботился бы об отступлении куда лучше. Но, в конце концов... чего можно ждать от сирых мира сего? Он принял решение и кивнул снова, ещё более твёрдо:
— Переслать координаты Папе Волку. Высылайте стаю.
На экране горел адрес спальных корпусов «Юнайтед Санс».
— Ты слышишь, Аюта? Ты слышишь поступь судьбы?
* * *
Судзуки-сан и Кайя в последний раз сверяли понатасканные из Интернета сведения. Увы, обнаружить им удалось совсем немногое: на картинках присутствовала знакомая всем зелёная игла, пара-тройка бессмысленных фактов и панорамные фотографии холла, на котором публичность небоскрёба заканчивалась. Воспользовавшись паузой, Мамору бездельничал, пытаясь дослушать в плеере хоть одну песню. Но не выходило. Знакомые вступления начинали бесить ещё до того, как бегунок подходил к пятнадцати секундам, и в ход шла следующая. Робкое прикосновение к локтю вывело его из нервной прострации.
— Мамору-сан. Можно тебя на минуту?
Томико тихо потянула его за собой. Вскоре они оказались в пустом холле. Кто-то забыл на столе тетрадки и чашки из-под горячего шоколада и кофе. Казалось, вот-вот обитатели вернутся, возобновят прерванную болтовню и коридоры расцветут голосами. Но они по-прежнему стояли в давящей тишине, неловко глядя друг на друга с нарастающим пониманием, что встали слишком близко друг к другу.
— Мамору-сан. Пожалуйста, возвращайся.
К щекам Исиды прилила краска. Пауза затягивалась. Надо было то ли сделать шаг назад, чтобы спокойно говорить с Томико, то ли...
Она сделала шаг первой. Вперёд.
Прохладные, пахнущие оружейным маслом ладошки легли на талию Мамору, скользнув под полы пиджака. Отчаянно зажмурившись, Томико-чан прижала его к себе и неумело, быстро поцеловала в губы. Мамору даже не успел ответить. В голове завертелись звенящие колёса, напрочь выкатившие мысли о том, как надо правильно целоваться, и разные другие сцены, подсмотренные во французских и не только фильмах.
Ещё мгновение — и Томико оказалась в его объятиях, зарывшись пальцами в густые волосы на затылке и привлекая к себе. Казалось, она не замечает, что губы мальчика обветренные и шершавые, что от них обоих пахнет порохом и термическим компонентом самодельных бомб.
Твою мать, как Мамору мечтал, чтобы на них не было дурацких бронежилетов!
Только когда он начал всерьёз задыхаться со стучащим как отбойный молоток сердцем, Исида выпутался для вдоха. Казалось, что его сунули в сауну, выкрутив к максимуму подачу пара. Было так жарко, что хотелось выйти на улицу. Только не одному, с ней. И стоять там, стоять минутами, часами, не замечая ничего и никого вокруг. Или найти мягкий диван... Но надо было возвращаться.
— Мамору-сан. Я положила в сумки свой счастливый талисман. Он должен помочь. И тебе, и Кайе-чан. Она тоже очень-очень хорошая. И... я... неважно. Идёмскорееназад!
* * *
— Молодые люди?