Некоторое время Томико-чан сидела, глядя в чайное озеро перед собой. Почти как вчера, когда принесла им газету и боялась показать. Потом чуть слышно вздохнула, расправляясь с чаем.
— Район, о котором я рассказала тебе вчера, Ивадзаки-дистрикт, это бедный городской район. Я забыла, что ты не знаешь. Он находится рядом с заводами и почти все его жители работают там. Конечно же, денег платят в достатке, но мама и папа объяснили мне, что большая их часть уходит на ипотеку, аренду и выплату кредитов. Нисёмира — это очень дорогой город, даже когда ты работаешь сверхурочно, ты не всегда можешь позволить себе разные классные вещи. Но мне повезло, — Томико-чан стыдливо улыбнулась, — потому что мои родители — начальники на своём заводе. Они работают больше других, но у нас всегда было много денег, на лето мы уезжали отдыхать, а мой папа никогда не пил. Я помню...
Мамору понимал, что история кренится куда-то в сторону от школы. Но Томико-чан словно бы вознамерилась объяснить ему всё. Даже перешла с привычно-испуганного «вы» на «ты». Девочка выпила ещё чашку.
— ... как он приходил домой по вечерам в своём синем костюме. Снимал галстук и мы с ним играли. Он учил меня рисовать красивые иероглифы, птиц, деревья. Папа — хороший художник. Но многие мои друзья не понимали этого. Все дети района ходили в одну школу, среднюю Ивадзаки. Она была большая и единственная на все окрестности, поэтому и я, и те, с кем мы были в младшей, оказались в соседних классах. В моём детстве у меня был друг, Мамору-сан. Его звали Сатоши-кун. Мы вместе играли на улице, а, когда получалось и его родители разрешали, брали его с собой на лето. Сатоши-кун очень радовался в эти моменты. Тогда, маленькая, я думала, что ему просто весело со мной. Теперь я знаю, что его семья... была... не лучшей семьёй.
Ещё одна чашка. Ещё одна пауза. Такой, грустной, но не испуганной, Томико-чан нравилась Мамору всё больше — и, блин, он это понимал. Несчастный край передника уже напоминал взрытую гусеницами танков Курскую дугу.
— Мы всегда были вместе. Я даже учила его рисовать каллиграфические иероглифы, как мой папа учил меня. Ему это очень нравилось. Но потом... потом, в средней школе Ивадзаки, он познакомился с другими ребятами. Они все тоже были из бедных семей. У них было принято смеяться над такими, как я. Унижать их. Они и над Сатоши-куном смеялись из-за того, что он ходит со мной. И вот... — Томико-чан держалась долго, но, наконец, всхлипнула, — ... в один день он перестал ждать меня у ворот школы. Папа объяснял, что это нормально, что в этом возрасте у ребят появляются свои интересы и мне надо просто подождать несколько лет, но я-то не понимала!!!
Мадам Коба обеспокоенно выглянула в зал, убедилась, что всё в порядке и никто не кричит дальше, и скрылась за своей занавеской.
— Я хотела быть с ними! Гулять с ними. Я дарила Сатоши-куну подарки, которые, оказалось, они делили между собой. Он сказал, что это «по-братски». А я не хотела, Мамору-кун, чтобы кто-то по-братски делил моего друга. Мне стало тяжело находиться рядом с ними, они меня будто терпеть не могли. Они познакомились с ребятам из старшей Ивадзаки и... я стала для них врагом или вроде того. Девочки из моего класса тусили с ними, а я всегда оставалась за бортом! Даже в теннисный клуб в средней школе я ходила почти одна! Только потом я выяснила, что они спутались с каким-то крутым парнем из старшей. Он им сказал, что все богачи стучат в полицию. А им надо держаться подальше от полиции и богачей. И, значит, от меня тоже.
Томико-чан внезапно взглянула в лицо Мамору.
— Ты тоже будешь держаться от меня подальше, Мамору-кун?