Возможно, поведение каррака и вселило какую-то надежду в сокамерников стрелка, но сам Арно ее не разделял и ждал худшего, глубоко провалившись в путанные молитвы.
И уже спустя какие-то мгновения Арно понял, что был прав.
Влажный хруст ломаемых позвонков и разрываемой плоти громко раздавался в камере и глубоко забивался в уши стрелка, не оставлявшего надежд на то, что он просочиться сквозь камни пола и спасется от страшной псины.
Когда слюнявая морда ткнулась куда-то в спину, Арно, всеми силами стремившийся не шевелиться, вздрогнул и весь сжался, жмурясь и вслушиваясь в шумное дыхание каррака. Мгновения страха и ожидания, чего же псина решит, были тягучими, словно смола. Но пес лишь поддел носом бог лучника, призывая того подняться и идти в угол к остальным везунчикам, и отступил, продолжая отрывать головы другим несчастным и насыщаться человечиной.
Нажравшись, каррак, словно какая-то дворняга, съевшая целую оленью ногу, потешно протиснулся прочь. Только вот Арно был слишком занят своим страхом, чтобы оценить комичность выхода медведе-пса.
Пока лучник пытался выровнять дыхание и совладать с собой, в камеру успели втолкнуть чан с каким-то мерзким варевом. И только Арно собирался встать и хоть чем-нибудь набить живот, как что-то вспыхнуло, после чего дверь камеры впечатало в стену и внутрь ворвались имперцы-тюремщики собственной персоной, проорав что-то про магов.
Арно хотел было испугаться всего этого, но весь страх ушел на каррака и его жуткую трапезу. Лучник просто встал и побрел к чану с холодной кашей, дабы загребать ее руками и жадно жрать.
Пусть как животное, пусть руками, но Арно ел, мысленно благодаря Всепростителя. За жизнь, что не забрал каррак, за воздух в камере, за каждую горсть этой баланды.