Ненависть полыхнула в камере не хуже костров церковников, что грешников в считанные мгновения прямиком на суд Всепростителя отправляют. Глухая, тихая, иступленная, многие годы сдерживаемая страхом воровской расправы или глумливого наказания стражей, она наконец-то вырвалась на волю и теперь люди, претерпевшие столь многое, перед неотвратимой, как им верилось смертью, спешили поквитаться за все хорошее. В последний раз, от души и чисто по совести. В таких драках никого не щадят и о пощаде не просят.
Больше всего досталось ворам, принявшим на себя первый, самый страшный удар разъяренной толпы. Плотный, утрамбованный страхом и злобой, человеческий ком проехался по сбившимся в кучу "честным каторжанам", щедро одарив их ударами рук и ног, укусами и толчками, плевками и руганью. Воры тоже не стеснялись, от души отвечая всем припасенным железом. Не глядя, в такой тесноте не промахнешься, рубили и кололи, старательно оттягивая неизбежное. И кто знает, может и смогли бы отбиться, но в это время озверевший Вукса с диким ревом попер на толпу, пробил голову набегавшему на него мужику, и безумно вращая руками и глазами принялся молотить всех подряд, а так же пихаться и вообще вести себя крайне несдержанно и некрасиво, на ответные удары мало внимания обращая. А следом и остальные стражники подключились, Башка и Таг не раз уже в кабаках бившиеся бок о бок, и в деле этом поднаторевшие изрядно, теперь надежно прикрывали друг друга и смертным боем били всех, кто им не нравился. И было таких на удивление много, каждый встречный практически. Что поделать, простые люди, простые нравы. Не отставали от них и Арно с Кальтом, тоже внушительный опыт культурного отдыха, под аккомпанемент стука выбитых зубов и смачного хлюпанья крови, имевшие. Арно, тот так больше защите своей шкуры внимания уделял, может потому и прошел через стычку эту невредимым, хоть сам и вложил ума людишкам изрядно, а Кальт, хоть и тупил поначалу, тщетно пытаясь в камере палки или камни мифические отыскать, под конец неслыханно разошелся и так заехал набегавшему сокамернику, что показалось ему на мгновение - по локоть зашла рука в неприятное мужицкое рыло. Убил человечка в общем. Ни за что. Хоть и пытался, вроде бы, всячески избегать подобного исхода. Что поделать - человек предполагает, а Всепроститель располагает.
Бывшие тюремные стражники таких красот кулачного боя показать не сумели, равно как и напора дикого, но рубились тоже плотно, и основное правило помнили, стоять крепко, держаться своих. В итоге, передавили мужичье. Пришлось тем волей-неволей на воров кидаться и вообще всячески на другую половину камеры лезть, потому как на этой их безжалостно уничтожали.
В это-то время и воспользовался внезапным, лютым прорывом Вуксы, глав-сержант Рихтер. Подскочил к давнему своему противнику, неожиданно ловко отвел лезвие ножа, что метнулось ему навстречу, одним ударом свалил вора на пол и без промедления впечатал упавшему сапог в затылок, с усилием вминая податливое лицо в грязные камни камеры.
- Все, Стира, отблатовал. Как и обещано.
И добавил еще раз, и еще, и еще, пока старый вор наконец не перестал хрипеть и выдувать пузыри черной крови.
Несмотря на все эти перипетии и переменчивость жизни тюремной, Нюк лихой мужицкий натиск пережил без особого ущерба, да еще и за мгновение сообразил, как все сделать четко, по-взрослому, прямо увидел, будто засадив пику в печень агрессивного незнакомца, крадется он вероломно, и главному стражнику в шею вертухайскую вцепляется, ну чисто волк воровской! Но суровая жизнь внесла в этот блестящий план свои правки. Набежавшему владельцу платка, Нюк и в самом деле кровь пустил, да только впилась пика козырная в бедро, а не в печень. Из-за этой случайности нелепой, весь нюков план пошел наперекосяк. Ответным ударом платколюбец весь дух из Нюка вышиб, тут же с лежащего платок сорвал, да еще и пнул дважды, а потом и вовсе хотел замесить вражину страшно, но оттеснили его недобрые люди. Так и сгинул он в глубине драки, и последнее, что Нюк от него услышал, было торжествующее "мой платок! мой!" В свете надвигающейся решительной победы стражи над всеми остальными, могло Крысюку еще ударов всяких и оскорблений перепасть, но Нюк, даже в бессознательном состоянии, умудрился за тело какого-то недобитка завалиться, да так, что все его из виду потеряли. Такой вот он был ловкач и просто мастер скрытности.
Студиозус-недоучка, что заварил всю эту дикую бойню, сам предусмотрительно в драку не полез, затаился, потому что был хитрый и внимательный, и вовремя углядел большое колесо на шее у Доша, которое все остальные искатели справедливости позорно прошляпили. Мимулиец же сидел себе спокойно, никого не трогал, в силу габаритов своих и явной телесной крепости от дрища вроде студентика неприятностей не ожидал, от того и выгреб по лицу пинок обидный и неприятный. А потом взял и удушил студентика, в отместку, без всяких затей или там криков бравых. Скучный он оказался на драку тип, ни поорать, ни руками не помахать.
Сошлись не на жизнь, а насмерть, и рубились беспощадно, казалось, целую вечность. Всех воров положили, трех бывших стражников, мужиков побольше дюжины, и даже тем, кто не помер, или не получил увечья страшного, драки этой как-то хватило. Кругом кровища, людишки помершие и помирающие, кто-то кишки свои собрать пытается, последних сил на это не жалея, кто-то по соломе вонючей катается, кровавые, темные следы за собой оставляя, а кто-то смирился уже и лежит себе спокойненько, доходит. Неприятная в целом картина, и звуки не лучше, хрипы, стоны предсмертные, звуки рвоты, внутренности выворачивающей, ругательства из самых паскудных. А уж про запахи и говорить нечего, благо большую часть из них забивает терпкий запах крови.
В общем, драться больше не с кем, нет желающих, хватит, наелись. А значит пришло время обильно испачканные кровью руки вытереть, вздохнуть осторожно, тело свое на целостность проверяя, да думать, что делать и как жить дальше.
Оливер, вовремя почувствовавший к чему идет дело, толково проскочивший мимо любителей свести счеты с жизнью, и потому отделавшийся парой случайных царапин, никак в нелепой драке этой не участвовал, незнакомых людей зазря не бил, и вообще вел себя очень сдержано и с достоинством, одиноко сидя в свободном углу, ничуть этим вынужденным одиночеством, впрочем, не тяготясь. Как благородному человеку и положено. Может потому и был тем единственным, кто расслышал занимательный разговор, случившийся в это время за укрепленной дверью между Стражами Благочестия.
- Ха, слышь, они там пиздятся походу.
- Да вот же. Нет покоя ебанутым.
- А че, удачно очень.
- Хм?
- Кнута теперь кормить не надо.
- Хм!
- Собачки-собачки-собачки. - голос Стража Благочестия был просто переполнен искренней заботой и добротой. - Собачки-собачки-собачки. Иди сюда, иди. А кто это у нас хорошая собака? А кто это, а кто?! А вот кто у нас хорошая собака! Кнутик у нас хорошая собака! А кто у нас сейчас грешничков кушать будет? Вкусных, ням-ням! А вот Кнутик будет, умница! Ну все, все, хватит руки лизать, лезь давай, кушать пора.
Так вы и узнали зачем в нижней части двери нужен был здоровенный люк, но знание это особой радости вам не доставило - счастливо повизгивая, в люк с большим усилием начала протискиваться игривая, похожая на собачью морда, шириной своей способная дать фору медвежьей и на вид, раз так в десять более свирепая. Каррак, прошу любить и жаловать. Тем временем опытные сидельцы и тюремные охранники из числа тех, кто выжил, шустро, словно по команде, начали принимать основную стойку анти-карракового боя - морда в пол, руки за голову, ноги на ширине плеч. Понимающие люди, что и не говори, вдоволь хлебнувшие горького общения со сторожевыми зверями.
Вот и дожили до завтрака, и омрачает радостный этот момент лишь неприятное осознание того, что завтраком этим вполне можете оказаться вы сами.