Лейтенант Стоун на удивление легко поддержал треп Трэвиса, и я как-то сам не заметил, как оказался тоже втянут в этот разговор. Стоун вдруг перестал выглядеть человеком с другой планеты — планеты, полной джунглей, вьетконговцев, пороховой гари, крови и смерти — и сразу стал "свой в доску". Все же я помнил о субординации, и старался не слишком фамильярничать с лейтенантом, а вот Трэвису похоже снесло крышу — он шел будто на прогулке по кампусу, лыбился в ответ на шутки Стоуна и мне показалось, что он вот-вот похлопает лейтенанта по плечу. Не знаю, как бы отреагировал на это лейтенант.
Мы шли по базе, следуя за Стоуном, который ориентировался здесь, наверное, по запаху. По дороге он позаимствовал у какого-то разморенного жарой майора планшет с бумагами, быстро пробежал их глазами и удовлетворенно кивнул. Я только начал подозревать неладное, когда мы вышли к складу боеприпасов — аккуратно расставленной в несколько рядов куче ящиков с кое-как натянутой над ними маскировочной сеткой.
Лейтенант снова превратился в крутого хряка и за пару фраз вытряхнул из подвернувшегося солдата информацию о расположении отгрузки для "третьего пехотного". Я подумал, что сейчас мы будем таскать это все до самого вертолета, который находился хрен знает где, и уже успел заранее вспотеть, но Стоун вытащил всего пять ящиков, бегло ознакомившись с их содержимым, и приказал тащить их к вертолету, заявив парням на КПП о какой-то машине, на которую отгрузят остальное. В этот момент я сообразил, что мы только что в буквальном смысле сперли со склада пяток ящиков боеприпасов, и совсем не факт, что они предназначались для нашего взвода. Просто они потребовались Стоуну, и он их взял.
Я затолкал зародившиеся было в груди протесты обратно и под аккомпанемент взвизгиваний майора за спиной пошел к вертолету, благо идти было недалеко. Но я все равно чувствовал себя ребенком, которого соседский парень подбил нарвать яблок в саду у миссис Тёрнер, и теперь мы возвращаемся обратно, нагруженные добычей и пока еще не пойманные. Поэтому мой шаг то и дело невольно ускорялся, и я чуть было не промахнулся мимо нашего вертолета, но капрал Майерс чуть ли не за шиворот вернул меня обратно к нашим потрепанным "Ирокезам". В суматохе, что царила на вертолетной площадке, я мог улететь вообще черти куда, а с ящиком бесценного груза меня везде бы ждали с распростертыми объятиями. Оставалось только радоваться, что никто не попытался отжать мой ящик, пока я шатался по площадке.
А потом мы увидели изрешеченный "Чинук" по соседству, из которого выгружались парни. Свежее мясо, такие же как мы, но уже познакомившиеся со смертью лицом к лицу. Они выходили, выползали и выпадали из вертолета, бледные как полотно или красные от сдерживаемых слез. Падали на землю, на ящики, на площадку, кто-то блевал под колесо вертолета, а я смотрел на троих парней, которых выносили на руках медики, и на остальных, которых укладывали рядом с вертолетом ровным рядком. К ним тут же перекочевали еще двое, которых вынесли медики, и их вещьмешки с глухим стуком отправились в кучу снаряжения тех, кому оно уже не пригодится.
Майерс что-то крикнул, кивая на рюкзаки, но я не расслышал его, хотя стоял буквально в шаге от него. В ушах грохотали движки вертолетов, но куда больше грохота было от оглушающей тишины у меня в голове. Я смотрел на мертвых парней, которые, возможно, были с нами в одной учебке, и у меня не было ни одной мысли, только тяжелая звенящая пустота.
Майерс крикнул еще раз про халяву и рюкзаки, и толкнул меня — несильно, просто направив в нужную сторону. Я пошел на деревянных, негнущихся ногах к куче, протянул руку и схватил за лямку чей-то рюкзак. Он был тяжелый, с большим темно-красным пятном в углу, а лямка была влажной. Я сжал ее в руке и пошел назад, а рюкзак волочился за мной по земле, и пыль прилипала к кровавому пятну на нем серой заплаткой.
Я подошел к Майерсу и стал перед ним. Колени не гнулись, иначе я бы наверное просто упал на землю перед ним — вдруг пропало всякое желание делать что либо, даже стоять. Но я не мог упасть, поэтому просто стоял, держа рюкзак мертвого парня и страшась посмотреть на свою руку, сжимавшую лямку — была ли там тоже кровь, или просто это была пролитая фляга.