Лейтенант лениво переписывал нас пофамильно аккуратным почерком. Вообще, вся его аккуратность, чистота и правильность смотрелись не очень уместно в окружающем армейском хаосе, да еще на фоне вьетнамской жары и пыли. Я даже подумал, что нарисую его вечером, и принялся вглядываться, запоминая детали, но тут бюрократическая идиллия была грубо прервана.
То, что произошло дальше, конечно, неслабо нас шокировало. Тогда мы еще не понимали, что только так здесь все и работает — через грубость, угрозы, оскорбления и смачный удар под дых. У генералов в штабе наверное есть красивые бумажки с отчетами и всем остальным, и им кажется, что здесь все так и происходит, но реальность такова, что крутые хряки приходят и просто берут то, что им нужно, а бумажки подгоняются потом, пытаясь втиснуть поведение хряка в хилые рамки распорядка.
Лейтенант Стоун был без сомнения крутым хряком. Дело было даже не в том, что он внешне нифига не походил на офицера, не в том как он опустил штабного коллегу-офицера или как приказал вломить ему на наших глазах. Дело было в том, что он не рисовался при этом. Для него это было обыденным поведением, и вот эта обыденность, с которой он топтал заляпанным глиной ботинком правильный армейский порядок — она завораживала. Так, наверное, питон завораживает кроликов.
Поэтому мы даже не слишком удивились, когда все вокруг сделали вид, что заняты своими делами, и никто не попытался натравить на Стоуна военную полицию, позвать вышестоящих офицеров или еще что. Я был уверен, что даже если кадровик потом напишет рапорт, все свидетели в один голос подтвердят, что ему стало плохо на жаре, и он упал сам.
В общем, пока сержант Диккенс и капрал Майерс вели остальных к вертолету, Стоуну понадобились добровольцы. Добровольцами он назначил Трэвиса, Смоука и меня, поэтому я просто отдал свой рюкзак и винтовку Банни, и попросил его занять мне койку или, не знаю, место в окопе, если коек Каменнояйцевым не полагается.
Пока мы шли к складам, лейтенант решил скрасить дорогу разговором. Трэвис наконец оправился от шока и принялся трещать в своей любимой манере за всех сразу.
По его рассказу, который он втиснул в одно охренительно длинное предложение, выходило, что сам он из Алабамы, Смоук из Техаса, а я из ДиСи, хотя я сто раз ему говорил, что в Вашингтоне только учился, а родом из Вирджинии. И учились мы все вместе под началом сержанта Дэниэла Доусена в тренировочном лагере на острове Пэрри в Южной Каролине, и все мы добровольно пошли в морскую пехоту, чтобы защищать страну и демократические идеалы. От его трепа у меня уши в трубочку сворачивались, и я только думал, чтобы у него наконец закончилось дыхание и он заткнулся.