С глухим ударом металлические створки разъехались, являя за собой широкий коридор. И слава Ормузду, что дэвов, чьего явления Сильвия подспудно ожидала, не было. Но и без даэвов увиденное представляло собой жуткой зрелище разрухи и смерти. Пятна крови, густой человеческой крови в мерцающем багровом свете казались бесконечно глубокими и будто до краев наполненными тяжелым отраженным сиянием.
Интересно, какому идиоту взбрела в голову мысль сделать аварийный свет в красных оттенках? На фоне творящейся на "Надежде" катастрофы мигающее алое сияние преломляло тени, обращая происходившее вокруг в сюрреалистическое подобие Бездны. Сама прерывисто мигающая лампа напоминала собой зрак умирающего зверя, и, вкупе с тревожными отблесками в лужах крови, еще больше давила на психику, еще больше пугала будто затаившимися по углам ужасами. И самым кошмарным было то, что эти ужасы обитали не только в подсознании Сильвии, но действительно были ужасающе реальны и материальны.
Взгляд психолога приковала к себе единственная живая фигура в этом царстве смерти и крови. И, к удивлению ван Эллемеет, этот человек отнюдь не был одним из сотрудников станции. Более того, он не принадлежал ни к армии, ни к одной из известных психологу корпораций. Женщина вообще не могла предположить ни одной структуры, чьим симоволом являлась бы золотая буква «Р». Ясно одно - этот человек тут неспроста, а значит - помощь прибыла!
Автоматически Сильвия отметила, что их спаситель был с ног до головы покрыт запекшейся корочкой крови. В иной день ее от подобного зрелища наверняка бы вывернуло, но происшедшее сегодня на неопределенное время отбило всякое чувство брезгливости: слишком многое за этот краткий промежуток времени довелось увидеть и пержить психологу. Впрочем, приглядевшись, она убедилась, что эта кровь не принадлежит мужчине в зеленом: видимо он при самообороне был вынужден принести покой одному из несчастных гех - одержимых дэвами. Спаситель явно понимал, что находящиеся в подобной экстремальной ситуации люди наверняка могут быть эмоционально неуравновешены и склоны к необдуманно-агрессивным поступкам, и поэтому вел себя крайне осторожно и доброжелательно, ни в коей мере не желая вызвать к себе недоброжелательность.
Ван Эллемеет широко улыбнулась и опустила бластер: ее молитвы были услышаны, и Ормузд прислал им на спасение сего воина. Но не успела женщина выразить благодарность неизвестному, как ее отвлек раздавшийся за спиной, прямо в лаборатории, грохот падения чего-то тяжелого, а следом за ним - полный животного ужаса вопль, оборвавшийся также внезапно, как начался. И этот вопль явно издал не человек, испуганный всего лишь падением чего-либо - это был смертный страх живого существа, чья жизнь готова вот-вот отправиться в светлое пламя Аташ. Перепуганная криком Сильвия мнгновенно забыла о неизвестном, резко развернувшись на звук - лишь для того, чтобы увидеть дэва, пожирающего несчастную страдалицу Дженнифер.
Вновь вернулась, уже, казалось, позабытое чувство всеобъемлющего страха и бессилия, таранным ударом разбило хлипкие преграды уверенности в спасении и в собственных силах. Словно раскаленные гвозди вонзились в виски, пытаясь дотянуться до хрупкого человеческого разума, в горле резко пересохло, все члены саднели так, словно их долго и старательно избивали.
В голове нарастал чудовищный звон, долгий протяжный, на одной ноте - словно штопор он ввинчивался в мозг, оттеняя легким оттенком безумия и без того терзаемый болью разум. Шум все разрастался, заполняя голову, но теперь в нем зазвучали полные сарказма и скрытой насмешки неразличимые шепотки, издевающиеся, смеющиеся, играющие с сознанием зороастрийки.
В глаза будто кто-то бросил горсть песка. На лице пошатнувшейся Сильвии заблестела серебристая дорожка слез, но ван Эллемеет не собиралась сдаваться девам так просто. Пересохшими губами, ставшим будто чугунным языком она прерывисто зашептала:
- Йенгхе хатам аат йеснэ пайти вангхо...
Но тьма вокруг и не думала рассеиваться. Женщина уже и не видела своих спутников в этом клубящемся море мглы, и с их пропажей тихой сапой в разум начало закрадываться осознание того, что она осталась совсем одна. Через силу, превозмогая боль в пересохшем горле, в мучимой голове, психолог все пыталась завершить святые строки "Авесты" на давно мертвом языке фарси:
- Маздао Ахуро ваэтха Ашат хача...
Но тьма не отходила, а шепотки вокруг набирали силу, перерастая в монотонный гул толпы, глумящейся над бессильной что-то изменить проповедницей. Мобед все пыталась представить священный огонь Аташ, но чаша перед ее глазами все оставалась тусклой и потухшей. Сквозь рвущие грудь рыдания она с трудом произнесла последние строки:
- Йаонгхамча тансча таосча йазамайдэ...
Но проверенные веками, произнесенные тысячами и тысячами бехдин слова не приносили успокоения. Кошмары кружились вокруг, застилая взор, и Сильвия, не вынеся страданий духа и тела, разжала руки и рухнула на колени. Безполезные против посланцев Ангра Майнью фонарик и бластер глухо ударились о пол, будто сотворенный из густых, антрацитово-черных облаков.
Голоса в голове торжествующе взревели над упавшей мобеди, и ставшие еще более отчетливыми тени завели вокруг нее до судорог жуткий хоровод. Постепенно тени изнутри наливались злым багровым светом, до тех пор, пока одна из них не покинула круг, вознесясь над рыдающей в бессилии женщиной.
...Полковник Корнелиус де Йонге ван Эллемеет никогда не кричал на беспутную дочь, никогда не ругался и не гневался на нее. Но сейчас отец был мрачнее грозовой тучи, а озлобленный голос его напоминал раскаты грома:
- Ты отреклась от семьи, ты отреклась от нас с матерью, ты отреклась от всего, что нам дорого. Ты нам больше не дочь! Ты одна!
...Лайонел лорд Измей с тоской и презрением смотрит на ту, что некогда носила его фамилию. Губы мужчины при виде бывшей жены кривятся в брезгливой улыбке, а на руках он держит маленький скелетик, пристально наблюдающий за женщиной пустыми глазницами:
- Ты разрушила семью. Ты разрушила все, что было. Из-за твоего предательства я ушел на войну и умер там в первом же бою. Но ты убила не только меня, - он приподнял скелетик, - своей подлостью ты убила нашего так и не зачатого сына. Ты - убийца! Ты - одна!
...Мобедан-мобед с осуждением глядит на жрицу. Задержав взор на ней лишь на секунду, он отводит глаза, не желая даже видеть ее. Через силу он цедит:
- Ты своей глупостью и слабостью оскверняешь веру. Ты труслива и бесполезна. Самим своим существованием ты порочишь и оскверняешь веру. Ты больше не одна из нас - ты больше не бехдин. Ты - одна.
...Тени вокруг торжествующе воют, и вот уже вокруг Сильвии вьется хоровод из друзей, знакомых, коллег, единоверцев. Они смеются над ней, плачущей, презирают ее, стоящую на коленях, на сотни разных голосов злобно скандируя:
-Ты одна! Ты предательница! Ты худшая из всех, кого только видела Земля! ТЫ - ОДНА! ТЫ - ОДНА! ТЫ - ОДНА!!!
Тело - бог с ним, не до мучений тела сейчас: душа кровоточит сильней. И самое паршивое было то, что Сильвия понимала, что доля правды в этих словах есть.