Вчерашний день упорно не шёл из головы, будто замыслив устроить в голове Фрэнка логово, в котором навсегда будут звучать слова Фрайзера «Принят», наполняя нутро сладким вкусом победы и триумфа. Окрыленный победой, Фрэнк, будто мальчишка, выпорхнул из кабинета, еле успев натянуть маску профессионального безразличия, но песня, песня новых свершений была способна разорвать его изнутри: наконец-то снова в деле!
Вернувшись, домой и, порадовав отца, Полинг младший, занялся своими долгами и обещаниями: съездил на могилу матери. Навестил коллег на сборочном пункте, передав тем остаток полномочий и завещав ни в коем случае не продавать патент Министерству Обороны. Оплатил издержки судебных тяжб, погасив задолженность перед своими же адвокатами: аванс, переведенный со счетов Эрика, уже наполовину решил финансовые проблемы, что было очень кстати – ещё одних «акул кредиторов» он бы просто не вынес – убил.
Суетной день клонился к завершению, и большая часть дел была сделана. Сын и отец сидели в гостиной, перед старым и уютным каминном, наслаждаясь обществом друг друга, элитным виски и немногочисленными фразами.
- Фрэнк, мальчик мой…Я уже далеко не молод – не перебивай! … я уже стар и могу тебя не дождаться, несмотря на всю эту медицину, - чуть презрительно скривил губы отец, -все мое имущество, включая этот дом, я завещаю тебя, с дарственной по прибытию…Если ты…если ты не вернёшься – средства уйдут в фонд Фрайзера. Всё-таки он затеял чертовски правильное дело…
- Я понял тебя, отец. Спасибо.
Маленькие осколки слёз не прошеными гостями застыли в уголках глаз Фрэнка, заставив свести все разговоры к минимуму, дабы не выдать своих чувств. Так они и коротали вечер: уютный огонек камина и отец с сыном, ставшие самыми близкими друг другу в эти часы.
Фрэнк проснулся рано. Стандартный утренний моцион, состоявший из умываний и зарядки, пролетел незаметно, на автопилоте. Побрившись, как следует, он позавтракал и начал собираться. Побросав немногочисленные печатные манулы по прикладной сварке и боевой инженерии (многие считали бумажные издания архаичным носителем информации, но книги всегда нравились ему больше), Фрэнк вытащил из шкафа старый китель офицера СБ, давненько не видевший света. На месте капитанских петличек, ткань была чуть светлее, подсказывая наблюдательному взгляду о наличии в прошлом звания у обладателя этой формы. В сумку отправился и армейский нож: единственное, что наверное, поступившись принципами, Фрэнк присвоил в частное пользование, уходя со службы. И, конечно же, фотография его родителей, ещё в молодости, что неизменно сопровождала его все эти годы космических странствий и службы.
Погода, согласно календарю, радовала. Окружное голосование выиграло легкий дождь, лишь на следующий день, опять заставляя сиять солнце раскаленным диском на бездонно синем небосклоне. Может, показалось, но город чуть снизил свою активность: множество работодателей, в знак солидарности, выделили время с 10 до 14 свободным, дабы люди спокойно могли наблюдать отправление героев воочию. Космопорт “StarGate” тонул в зеркальной лазури, бившейся в гранях и отражениях множества кораблей, ангаров и стеклянных башен навигации. Огромная площадь самого большого космопорта, сейчас пустовала, да и вообще, он знавал лучшие дни: война разрушила большинство очагов торговли, оставляя безумные прибыли за чертой разумного самосохранения и межсистемной перевозкой теперь занимались лишь совсем отмороженные личности, чье прошлое, да и настоящее, порой, могло стать не одним десятком килобайтов в полицейском досье.
Территория была знакома Фрэнку: цепкая память услужливо восстанавливала маршруты, коими молодой ещё Фрэнки топтал местные залы – на первом курсе Академии они проходили практику по психологии толпы и правилам таможенного досмотра, именно здесь. Несмотря на заблаговременное прибытие Полинга, толпа уже собралась: фанаты, небезразличные, да и просто зеваки набивались к входу, надеясь первыми увидеть счастливчиков. Бывшему офицеру СБ, всегда нравилось растворяться в толпе, а нынешний статус «героя-инкогнито», лишь добавлял веселья происходящему. Самые разные версии и догадки, касательного будущего и успеха строились «экспертами домашних теорий», предполагая скорую смерть экипажа, захват корабля (причем, как пиратами и «Свободой*», так и самой Солнечной Федерацией) и другие виды мучительной и безвременной кончины, на вкус и диапазон пессимистических настроений обладателя подобных мыслей. Были, конечно, доброхоты, верящие в абсолютный успех предприятия, что было приятно, но не слишком прозаично: Фрэнк, благодаря складу ума, характеру и профессии, застыл где-то в значении 1.5, между этими двумя версиями. Но его должность обязывала критически мыслить, выискивая пытливым разумом, возможные проблемы, ошибки и оплошности. И, конечно же, не забывая о человеческом факторе.
В половину 12, Фрэнк решил сбросить своё инкогнито, и обратившись к охране проследовал на пункт ожидания экипажа. Черный аэрокар, блестящий и внушающий, доставил «счастливчиков» на взлётную площадку. Всего пара минут, никаких разговоров – все сосредоточены и нервозны, знакомиться будут позже. Краткие минуты ожидания «шефа» и Эрик Фрайзер, кажущийся, ещё свежее и моложе, чем вчера, предстает перед почтенной публикой, вставая в один ряд со остальными. Журналистка из FNN, c маленьким дроидом-камерой за спиной, миновала кольцо охраны, делая памятные фото и беря у Фрайзера очередное интервью, коими была полна Сеть: это уже напоминало диалог Эрика с общественностью.
Эрик сказал небольшую и проникновенную речь и представил свою команду. Звездой их экипажа, помимо самого Эрика, был и Эйб Тернер – лицо рекрутинга и пиара ВКС Солнечной Федерации. Девушку-пилота, Дженну Коулман, Фрэнк где-то, определенно видел, причем, память цеплялась скорее за имя и фамилию, чем нежели за весьма выделяющуюся внешность. Симпатичную рыжую девушку-медика, Найну Лерьен, он, абсолютно точно, видел впервые , но мгновенно распознал в ней человека, хоть и юного, но упорного и целеустремлённого до крайности.
Фрэнк спокойно глядел в объектив камеры дроида, с деланно-обыкновенным лицом, хотя в голову, прорывая серьёзность и собранность, до сих пор немножко била мнимая иллюзорность происходящего, заставляя какие-то потаенные фибры души, отвечавшие за гордость и тщеславие – трепетать. Впрочем, говорить что-либо в микрофон, любезно протягиваемой миловидной журналисткой, посчитал лишним: тут есть целых две звезды, вот пускай и отдуваются.