На том и решили. Каэро отправился к храму Нокрии, в то время как Омни двинулся в Огненного Воробья. Путешествие рафа, хоть и долгое, было безынтересным: возбуждение на улицах поуляглось, и хотя некоторые лавки были закрыты куда раньше чем ранее, а таверны, напротив, были переполнены до краев, с рекордным в году количеством пьяниц, в остальном Лейф оставался Лейфом, с его золотыми фонарями и рукотворными каналами, с разносчиками, нахваливающими свои товары, сплетничающими кумушками в кафе и снующими по улицам грузчиками и курьерами. Если не приглядываться к висящим тут и там орнаментам, и разбросанными по некоторым деревьям частям одежды, которые никто не удосужился снять, тяжело было поверить что только вчера вечером город кружился в безумной кутерьме магии и веселья. Впору было задуматься так ли нужна была городу магия – и маги – если Лейф оставался Лейфом даже несмотря на то, что всех (кроме двух) лейфовских магов просто вычеркнули из жизни города. Может быть в этом и был неизвестный план? Да, магия приносила комфорт, роскошь и защиту, но крестьяне не перестанут привозить в город хлеб и корабли не перестанут отправляться от причалов только потому, что в городе внезапно не стало магов...
В какой-то момент путешествия рафа показалось что в толпе он увидел Шиолту Сарен и Халиту, шапочно знакомых студенток первого курса, но затяный своими раздумьям о непостоянстве всего в этом мире рафа среагировал слишком поздно и пара исчезла в толпе. То, что то вообще были они, было крайне маловероятно, конечно – и Халита, и Шиолта уже были магичками-сегодня-в-кристаллах, плюс девушки недолюбливали друг друга. Скорей всего просто две чем-то схожие со спины, но абсолютно другие барышни.
Омни
Обеденная зала "Огненного Воробья" была переполна: похоже, каждый постоялец в этот вечер пришел именно сюда чтобы съесть ужин, промочить горло и поделиться свежими новостями и слухами. "Огненный Воробей" был довольно респектабельным постоялым двором (хотя и не слишком фешенебельным, и совсем не слишком дорогим, что Вольси вполне устраивало): владела им семья исконных лейфовцев, и хотя некоторые места в гостиннице были отмечены недостатком финансов, в целом это было приятное, несколько старомодное место.
Обеденная зала постоялого двора, что могла вместить добрых пятьдесят человек была переполнена: гул разговоров практически заглушал легкую музыку, что играла тут же группа музыкантов, три официантки, сбиваясь с ног, обслуживали столики, и если бы не не вполне радостная атмосфера, можно было бы подумать что случилось какое-то знаменательное событие, а не катастрофа.
Каэро
Каэро же идти было совсем недалеко. Когда он подходил к комплексу, колокола на храме Нокрии пробили половину восьмого, однако во второй самый длинный день в году это лишь значило что свет солнца наконец-то приобрел янтарные оттенки и жара июньского дня стала чуть более терпима. Выросший в другом климате Каэро за прошедшее время так особо и не привык к изнуряющему (для него) летнему зною Лейфа, но лишенный сегодня сумрака кладбища или мраморных залов Университета он только сейчас осознал что за волнением дня не особо жару-то и заметил.
Широкая улица возле храма Нокрии, несмотря на довольно поздний час, была достаточно заполнена: кроме нищих, вымаливающих подаяние, и страждущих от миллионов разных хворей, просящих молитв в их имя (и подаяния), здесь хватало и просто просящих и ищущих утешения в этот сумбурный день.
Сам храм выглядел как тёмный, массивный, трехкупольный провал в небе; ночью здание сливалось с темнотой и становилось издалека совсем невидимым. Пройдя сквозь ворота Каэро оказалася в широком, но сумрачном мощеном дворе, усаженный по периметру неизвестными ему деревьями с тёмными листьями, похожими на ладони – как-то сразу звуки с улицы стали тише, галдеж отрезало, его собственные шаги стали почти неслышными и, хотя он не оглох, общее впечатление было что уши у него внезапно заложило ватой. Меж деревьями, по периметру двора стояли небольшие орнаментированные альковы, посвященные тридцати двум божественным детям Нокрии. В каждом перед символическим атрибутом божества горело по небольшой свече, словно бы источающей тьму вместо света, и лишь один альков – Каэнэля – был пуст и символически забит наглухо, как то велось издавна: мать помнила мятежного сына, но более не признавала его среди своих детей. Несколько воинов, в броне, подобной той что Каэро уже видел сегодня, застыли здесь и там, сжимая орнаментированные черным копья, неподвижные как статуи.
Перед некоторыми альковами были молящиеся, но большая часть простителей и паломников шла вперед, в высящуюся впереди громаду храма, узкие окна-бойницы которого были заполнены тьмой: ведущие внутрь двойные двери были распахнуты, но ни единого огня не было зажжено у этого порога. Несмотря на немалую громаду здания, храм был словно прижат к земле – ничего летящего, быстрого, воздушного – и его купола напоминали холмы, под которыми погребались древние воины. Говорят, храм восходил основанием ещё к племенам Мамонта, Сокола и Лисы, и глядя на эти стены, легко было представить эту древность даже если эти слухи были фальшивыми.
Даже во дворе было куда сумрачней чем снаружи, и, с каждым шагом к храму, вокруг становилось всё тише и тише, но Каэро продолжал видеть свободно как в ясный день, хотя и в странной, с холодным оттенком гамме и ближе чем обычно: благословение Нокрии, похоже, не позволяло ему видеть дальше чем то видели обычные лейфовцы. На одинокого сиринэ никто не обращал внимания – многие просящие были небогаты и многие носили темные мантии, накинутые – где в спешке, где подобающим образом – поверх обычной одежды.