Стоило Виктору Алекссевичу произнести свой последний вопрос, как он стал свидетелем того, сколь сильно сменилось выражение лица его собеседницы буквально за долю секунды. Доселе собранная и спокойная, Беата вся поникла, во взоре плеснулась невысказанная боль и мука, уголки губ печально опустились вниз. Не глядя на Коробецкого, девушка отвернулась и резко понялась со своего места, чуть не опрокинув стул. Ищущим жестом пошарив по комоду, она ухватила початую пачку сигарет и коробок спичек и, не оборачиваясь, чуть ли не бегом устремилась к окну.
Резко раздвинув шторы, полячка судорожно распахнула окно. В маленькую комнатку ворвался свежий ветерок, принеся вместе с собой ароматы осени и неизбывные запахи большого города. Тяжело облокотившись на подоконник, Беата практически наполовину высунулась из окна, прерывисто-шумно вдыхая свинцовый парижский воздух. Несколько секунд - и она, полувздохнув-полувсхлипнув, уселась на подоконнике боком к улице, неопределенным резким жестом отмахнув в сторону Виктора Алексеевича - не подходи, мол.
Мелко дрожжащими пальцами певица вытянула из мятой пачки сигарету и, даже забыв о своем извечном мундштуке, с третьей спички все-таки смогла прикурить. Откинувшись на окно, словно бы забывшая обо всем девушка, запрокинув голову, глубоко в затяг курила, и уличный ветер заносил сизый дым прямо в комнатку. Глаза польки неподвижно смотрели в одну точку где-то на потолке, и Коробецкому казалось, что в глазах поджавшей губы Беаты стоят крупные слезы. Сейчас, при ярком дневном свете, падающем прямо на лицо, пани Червинская казалась лет на пять старше своих лет: морщины в уголках глаз и губ, суховатая кожа, легкая седина у корней на висках...
Одну за другой скурив две папироски, девушка склонила голову, вцепившись в волосы и, отвернувшись, глухо проговорила:
- Не знаю, дядя. Не знаю. Простите!, - всхлипнула она, - Тогда, в семнадцатом-восемнадцатом, я обо всем позабыла, кружила, опьяненная свободой! Я не знала, не знала, - голос сорвался на крик, - что все так обернется, что я никогда не вернусь!
Я была захвачена, покорена новым временем и людьми нового мира, и совсем позабыла о них! Красные мужчины, белые джентельмены, ресторации и подмостки театра, салоны и какие-то избы, нувориши и солдаты, русские и французы - я парила меж ними, и не могла улететь от этого притягательного губительного огня! А потом я покинула Киев, чтобы никогда туда не вернуться!
Я их бросила, забыла, предала!!!, - разрыдалась Беата, обняв колени и уткнувшись в них лицом, - Одесса и Новочеркасск, Екатеринодар и Севастополь - я оторванным листом кружила, прилипая к подошве то одного, то другого, пока не бежала во Францию! Одна, всех оставив, всех бросив, всех позабыв!!!
Но я писала, писала им, - в исступлении кричала полька, - а письма возвращались в связи с отсутствием адресата! Я не нашла, не смогла! И я забыла, вычеркнула их из памяти, чтобы не мучиться! Это я, я их бросила! И пела, и плясала, и любила, не вспоминая боле о них! Спрятав их в самый дальний уголок сердца, подле Бога!
А сейчас, сейчас... А вы... Напомнили... Напомнили... Сначала своим приездом, а теперь... Я вас не отпущу! Нет! Ни за что! В Лондон, в Мадрид, в Нью-Йорк, в Москву - не отпущу! С вами! Но зачем... Почему!? Напомнили...