Реакция кассира от Виктора Алексеевича ускользнула, хотя ему и показалось, что пожилой француз довольно усмехнулся, наверно понравилось ему то, что бош, в французской земле вывалявшись, всё равно французский воздух похвалил. Словно и не было никакой войны, так, одно ребячество.
Улыбаться собственной сентиментальности и гордиться ловко разыгранной игре, однако, не было никакого времени. До Виктора Алексеевича дошло где-то на полпути назад, в процессе осмысления открывающихся перед ним перспектив, что до прибытия поезда остаётся всего ничего, а до окраины посёлка идти ещё больше полукилометра.
Провести следующие полтора часа на перроне в ожидании победителя слепой гонки "PLM* против жандармерии" Виктору Алексеевичу никак не улыбалось, так что выбор в пользу бега свершился сам собой.
До Молчанова далеко немолодой уже бегун добрался запыхавшимся, но сохранившим силы для объяснения ситуации, верно потому, что жалел себя. Впрочем, прозорливому разведчику хватило и просто увидеть потрясаемые путающимся в словах экс-чиновником билеты, так что вопросы он задавать не стал.
Поезд не заставил себя долго ждать. Бодрый перестук колёс донёсся из-за леса когда до вокзала оставалось ещё порядком, а оба беглеца (таковым себя ощущал по крайней мере сам Коробецкий) уже почти выдохлись.
- Дав-вайте, Иван-Игнатьич, чуть-чуть осталось!
Виктор Алексеевич сам не заметил, как впал в жгучий азарт, чего за ним обычно не водилось. Всё это сумасшедшее приключение, казалось, должно было окончиться именно так: диким забегом по лужам сонных улиц Шавиль-Велизи, а коли так, и при том успеть на спасительный поезд, то словно бы искупит одно это достижение все ужасы и опасности произошедшего.
- У вас-с если силы есть ещё... вы б лучше по-немецки ругались!
Молчанов как всегда бил в точку, но сил-то ведь у много лет так не бегавшего экс-чиновника уже не было, даже пришлось ему за угол очередного домишки схватиться чтобы дух перевести. Молчанов лишь оглянулся и усиками недовольно дёрнул, а увидев как продолжает ковыляющий бег горе-спутник, и сам пустился дальше, вероятно, правдами и неправдами задерживать прибывающий поезд. Так, во всяком случае, Коробецкому хотелось думать. Упасть на рельсы, наблюдая мутнеющим взглядом за убывающим с последним вагоном в Париж Молчановым - было бы крайне глупо. Однако, под сердцем уже кололо так, что Виктор рисковал упасть прямо на подходе к зданию вокзала. Чёрт его дёрнул оставить все эти трофейные железки в карманах пиджака, как же неприятно они бьются во время бега о бока!
Каким-то невероятным чудом у них получилось вывалиться на перрон в рамках приличий, присущих спешащим германским прагматикам, и при том застать вагоны поезда с ещё открытыми дверями. Впрочем, чудом ли можно назвать внезапное ухудшение здоровья одной пожилой пассажирки, привлёкшей к себе внимание станционных смотрителей и даже машиниста...
От души пожелав уже начавшей приходить в себя старушке долгих лет жизни, Коробецкий с Молчановым протиснулись в вагон и, тяжело дыша, бухнулись на сиденья. Лица у обоих были раскрасневшиеся и потные, но чувство облегчения с лихвой перекрывало такие мелочи, как одышка и хрип. Они успели, они ускользнули из медлительных сетей правосудия, оставив в них лишь остывающие трупы и разбитую машину, но вынеся из инцидента бесценный опыт и заряд для дальнейших действий.
На мгновение прикрыв глаза, Виктор Алексеевич подумал, что никогда в жизни не чувствовал себя столь живым как сейчас. Спускаться теперь с небес воодушевления на землю будничной реальности теневой войны, чтобы тут же увидеть перед собой Молчанова и вспомнить о хладнокровных выстрелах в упор - никак не хотелось.