Диалог Молчанова и Коробецкого, перешедший внезапно на шепот, Беата наблюдала все с большим недоумением и тревогой. Видя, как меняется в лице дядя Виктóр, полька все больше тревожилась за происходящее: в свете мистической истории покойного Соколова и предложение ей остаться дома в столь ответственный момент, и эта тихая беседа обретали некий демонический вид - будто бы они с дядюшкой по незнанию стали поперек дороги некому жестокому тайному обществу. Как пани Червинская не старалась навострить ушки, разговора она не услышала - больно уж тихо общались собеседники, да и уличный шум не давал возможности хорошенько прислушаться.
Замершая в ожидании дальнейшего развития событий актриса и сама не обратила внимания, как ее руки сами по себе извлекли из портсигара длинную дамскую сигарету и начали ее нервно мять и теребить, превращая в ну совершенно непристойный вид. Обеспокоенной польке даже курить не хотелось. А вот пересохшее горло она не отказалась бы смочить бокалом-другим чего покрепче - для стойкости и выдержки, само собой.
Наконец, договаривающиеся стороны достигли консенсуса. Все это заняло не более минуты, но напряженной девушке, по-птичьи склонившей голову, наблюдая за беседующими, показалось что прошло не менее четверти часа. Беата еле удержалась от того, чтобы обрушить на возвращающегося Виктора Алексеевича град вопросов, и, как оказалось, правильно сделала.
Из короткого, сбивчивого монолога дядюшки она поняла, что Коробецкий умудрился попутно с розысками родичей Ильи Авдеевича вляпаться в какую-то пренеприятнейшую историю, но в заботе о племяннице решил ее скрыть. И вот теперь это досадное происшествие, приняв облик господина Молчанова, настигло ее родственника. Оказавшийся правым Шнейдер, некий страшный господин Платонов - все это было тайной за семью печатями для напряженной как струна Беаты, и разгадать ее без Виктора Алексеевича или же его друга господина Барташова не представлялось возможным.
Как заботливый сеятель отделяет зерна от плевел, так и мигом посерьезневшая беспечная Беата отделила словесную шелуху от самого главного: внезапно обретенному родичу грозит нешуточная опасность и, случись что, только она и сможет ему помочь.
Когда Коробецкий договорил, пани Червинская незамедлительно ответила: коротко и емко, хотя и несколько уклончиво. Правда, ответ этот не вязался с обликом приличной дамы, но других слов у нее по первости не нашлось:
- Holera jasna!
Впрочем, неудовлетворившись подобным заключением, через несколько секунд взволнованная полька веско добавила:
- Kurwa mać! Я поняла.
Высказавшись подобным образом, девушка вновь приняла благопристойное выражение лица и, обернувшись уже к Молчанову, громко и звонко, хотя и несколько театрально произнесла:
- Ах, господа, господа! Воля ваша, вы правы! Да и порепетировать перед сегодняшним ангажиментом мне не помешает. Иван Игнатьевич, - она присела в кокетливом реверансе, - счастлива была с вами познакомиться! Вы уж будьте любезны, не воруйте у меня дядюшку надолго.
Распрощавшись таким образом с мужчинами, Беата не стала терять времени и, громко стуча каблучками, устремилась наверх, к телефону. Звонить Барташову, как просил Виктор Алексеевич, она не собиралась - по крайней мере, не сразу. В голове предприимчивой польки уже созрел новый план, и она спешила его реализовать.
Коли уж она не может сама следовать с Коробецким, то следует найти того, кто сможет вместо нее проследить, как все происходит, и доложить ей. Оставалось лишь выбрать того человека, к которому следует обратиться. Тут пани Червинская руководствовалась четырьмя критериями: наличием авто или способностью его оплатить, близостью обитания к улице Пасси, возможностью встречно отблагодарить помощника и, наконец, его национальностью.
Если первые три условия не требовали дальнейших пояснений, то четвертое необходимо раскрыть подробнее. Французов Беата почитала слишком легкомысленными для такого серьезного задания и способными отвлечься на любую мелочь, а русских, напротив, слишком серьезными и способными при виде несправедливости прекратить наблюдение, лично вмешавшись в происходящее ради восстановления справедливости. Посему лучших кандидатов, чем сородичей-поляков, девушка не видела.
Таковых она насчитала ажно троих: инженера Марека Пшиздецкого, помощника управляющего магазином Юлиуша Заяца и вдову Збышековну - хоть последнюю молодая девушка и не любила, но была готова ради дядюшки попросить помощи даже у нее. Ну а коли никого из соотечественников не окажется дома - тогда можно попросить о помощи и русских эмигрантов. И уж потом с чистой совестью пытаться дозвониться до пана Ефима.