Ни добавить, ни убавить. Хотя нет, кое о чём тихо умиляющийся перевернувшей саму рутину жизни вверх дном племяннице Коробецкий умолчать был не в силах.
- Ах, "Возрождение", как кстати!
Признаться стыдно, а ведь не смотря на тёплую память об Ольге Геннадьевне и Иване Игнатьевиче, о самом издательстве их случайный знакомый совсем позабыл. Впрочем, если покопаться в себе (а это дело Виктор Алексеевич любил), то не одним только этим "забвением" не ограничится. Были ведь мысли у него и у самого найти в большом Париже хоть одного знатока-иконоведа и проконсультироваться, да всё откладывал и откладывал в дальний ящик, отговорками разными довольствуясь. Чего боялся? Вон как запросто всё вышло, с лёгкой руки бравой Беаточки. Ох жеж русскому интеллигенту побояться опасностей каких-либо (читай: трудностей) - не в тягость, а в радость. Рисовал ведь в воображении и сладкоголосый обман, и грубый грабёж. А эти старьевщики, оказывается, вполне себе милые люди, особенно если знать, как с ними с жидовскими мордами вести себя следует.
- Напишите, напишите нам записку для Вашего знакомого, Богом Вас прошу, уважаемый Моисей Соломонович! "Возрождение" - это нам очень кстати, мы прямо туда немедленно и направимся, передадим записку и попросим об аудиенции. Помнишь, Беата, я тебе про господ Успенскую и Молчанова рассказывал? Коли получается, что среди их коллег есть и нужный нам эксперт, так это совсем замечательно. Иван Игнатьевич точно поспособствует, хотя я и уверен, что записки Соломона Моисеевича будет предостаточно.
В душе Коробецкого забрезжил свет надежды, и он вновь начал думать о вещах с налётом наивного легкомыслия.