Отдежурив за медицинским фолиантом до вечера, Пулавский разбудил Дванова и сам отправился спать. Около одиннадцати, закончив какие-то свои дела на кухне, спать пошла и Дарья Устиновна. Дванов остался коротать ночь в полузале, устроившись в вольтеровском кресле, выключил верхний свет, включил стоящий подле торшер.
За деревянной перегородкой, разделявшей части уплотнённой квартиры, слышались невнятные голоса жильцов, плач младенца. Потом всё стихло, только мерно качался маятник старомодных, прошлого века ещё часов на стене, тихо ползла по окружности вычурными завитушками украшенная стрелка.
От скуки Дванов раскрыл книжный шкаф, нашёл подшивку «Сатирикона» за 1909 год: милый смешной журнал из мирного славного времени. Красивые модерновые картинки с Пьеро и Арлекинами, шутки над поэтами-декадентами и членами Государственной Думы, юмористические переложения каких-то полузабытых новостей, реклама брошюры «Великiй провокаторъ Азефъ». Некоторые места были подчёркнуты, видимо, покойным хозяином или хозяйкой квартиры. На полях рассказа о каком-то пьяном, который возмущался гудением уличного фонаря, было размашисто приписано красным карандашом «Лека, обрати вниманiе, это про тебя!». Рассказ был авторства некой Медузы-Горгоны. Где сейчас та медуза? Там же, где и автор маргиналии, вероятно, там же, где и этот Лека…
Если любопытно, рассказ тут:
ссылка Там же и сам журнал можно почитать.
Около часа ночи младенец за стеной снова закричал. Послышались шаги, раздражённый мужской голос, глухой женский. Снова замолкло. За окном мельтешила белёсая мгла, выделяясь в чёткие косые линии под светом уличного фонаря: почти блоковская картина, не хватало лишь марширующего через пургу отряда красногвардейцев (и слава Богу, что не хватало).
Около двух дверь спальни тихо проскрипела, и из коридора появилась заспанная Дарья Устиновна в волочившемся по полу, чрезмерно большом ей халате.
— У вас всё хорошо, прапорщик? — спросонья хрипло спросила она поднявшегося из кресла Дванова. — Не волнуйтесь, я лишь на минуту встала. Кстати, если вы не собираетесь ложиться, я на кухне оставила кофе и турку.
Дарья Устиновна удалилась в уборную, откуда вскоре вернулась в спальню, а Дванов действительно направился на кухню и, кое-как справившись с дрянными советскими спичками (декабрист Рылеев в два цвета на коробке — а ведь и то, столетний юбилей на днях был, и вот, взошла звезда Полынь пленительного счастья), с не желавшим зажигаться примусом, сготовил себе кофе. В этот момент на дворе разноголосо, перебивая друг друга, залаяли собаки. Дванов выглянул в окно — что стряслось, не идут ли чекисты? Через двор по свежим, подобно пустому киноэкрану белевшим в темноте сугробам, закрывая лица от колючего снега, пробирались парень с девушкой гимназического возраста: может, и те, кого подпольщики вчера видели в трамвае. На них лаяли собаки, до того чёрными комками спавшие у стены близ дворницкой. Парень нагибался к снегу, притворяясь, что подбирает палку, барышня с гулко разносившимся по пустому двору смехом пряталась ему за спину. Добравшись до входа в парадное, парень прижал девушку к стене, и они начали долго целоваться. Вот ведь, всюду жизнь, даже в Совдепии.
Мало-помалу проходила ночь. Дванов сварил кофе, снова устроился в кресле. Около пяти, ещё в полной, глухой черноте зимней северной ночи зашаркала по двору лопата. Потом проснулись, заходили соседи за стеной, послышался лязг кастрюль, опять младенец заорал. Понемногу просыпался и город: начали расчищать проезжую часть, потом, дребезжа, проехал по проспекту первый трамвай, потом натужно профырчал мотор, за ним ещё один. Соседи включили радио, но из-за стены было не разобрать слов, различима была лишь энергичная, боевая интонация диктора.
7:42, понедельник, 21.12.1925
СССР, Ленинград,
Малый проспект В. О. на пересечении с 12-й и 13-й линиями
–4 °С, ветер, метельВ семь тридцать резко, надрывно затрезвонил будильник в спальне Дарьи Устиновны, разбудив и хозяйку, и Пулавского.
— Господа, мне сегодня надо на службу, — сообщила подпольщицам Дарья Устиновна, покончив с утренним умыванием. — Я понимаю, что вы мне не доверяете, но поверьте, что у меня могут быть серьёзные неприятности, если я не появлюсь. Я сейчас оставлю вам завтрак и запасные ключи. Вернусь я где-то после семи.