Дни тянулись медленно, но Саше нравилось их размеренное течение. Ожидание похода для него не было тягостным, скорее наоборот, оно словно заморозило жизнь, оторвало от забот и страхов грядущего дела, позволило уединиться, поговорить с собой, подумать.
Дванов отворил дверь и обрадовался старому, припорошенному снегом дереву, росшему у сеней. Дерево было изранено, порублено, в него втыкали топор для отдыха, когда кололи дрова, но оно было
еще живо и берегло страсть жизни на больных ветках.
-А мы с тобой похожи, - шепнул он дереву, и закурил.
Саша закрыл глаза, чтобы отмежеваться от всякого зрелища и бессмысленно пережить то, что он потерял или забыл на своем пути.
Колкий морозный воздух прояснял голову, помогал собраться с мыслями.
Александр уже было начал забывать, зачем он живет и куда послан. Но в человеке еще живет маленький зритель - он не участвует ни в поступках, ни в страдании - он всегда
хладнокровен и одинаков. Его служба - это видеть и быть свидетелем, но он без права голоса в жизни человека и неизвестно, зачем он одиноко существует.
Этот угол сознания человека день и ночь освещен, как комната швейцара в большом доме. Круглые сутки сидит этот бодрствующий швейцар в подъезде человека, знает всех жителей своего дома, но ни один житель не
советуется со швейцаром о своих делах. Жители входят и выходят, а зритель-швейцар провожает их глазами. От своей бессильной осведомленности он кажется иногда печальным, но всегда вежлив,
уединен и имеет квартиру в другом доме. В случае пожара швейцар звонит пожарным и наблюдает снаружи дальнейшие события.
Пока Дванов в беспамятстве существовал, этот зритель в нем все видел, хотя ни разу не предупредил и не помог. Он жил параллельно Дванову, но Двановым не был.
Он существовал как бы мертвым братом человека: в нем все человеческое имелось налицо, но чего-то малого и главного недоставало.
Человек никогда не помнит его, но всегда ему доверяется.
Это евнух души человека.
От раздумий Александра оторвала песня Казимира. Саша встал, отряхнулся от снега, и вернулся в избу.
- Что-то погода портиться, Казимир Янович. Авось и наше путешествие вскоре продолжиться.
Дванов сидел у окна и мазал пальцами по стеклу, воображая что-то непохожее на свою жизнь, когда услышал знакомый оклик: к дому по лыжне приближался Пётр в своей обычной ушанке, сером полушубке, с рюкзаком за спиной.