Побриться как нормальный белый человек, чтобы пену пополам с жесткой щетиной с хрустом острейшее лезвие срезало у самого уха, а ты сидишь и смотришь на себя - усталый, но уже не такой, каким предстал перед самим собою в зеркале железнодорожного клозета. Какая-то живая искорка во взгляде полуприкрытых глаз, и скупейшая из всех возможных улыбок сама по себе на губах сухих возникает, потому что парикмахерское кресло проглатывает своею обивкой, а болтовня юнги вновь успокаивает и уводит от сосредоточенных размышлений в дикие поля обрывочных воспоминаний, где воздух влажный и теплый, как кисель, где нет ни тревог, ни забот.
Разморенный духотой, но совсем не опечаленный ею, Барташов заглянул в кабинет, узнав сию же минуту эту наглую физиономию - Скалон, скользкий тип, после службы снова и снова возвращался к своей излюбленной тактике ведения переговоров - он повышал голос, резал острые углы резкими фразами, кичился своим положением (смешно!) и чуть ли ножкой не топал.
Пропустив его в дверь и сопроводив гневный выход присвистом, Барташов шагнул навстречу даме и представился:
- Моя фамилия Барташов, Ефим Антоныч. Служил фельдфебелем при 1-ом отдельном тяжелом артиллерийском дивизионе 1-ого Кубанского корпуса, после - в Галлиполи. Разумеется, денег я не прошу и ни какой иной материальной помощи не требую, кроме информации. Мой сослуживец, Соколов Александр Ильич.. мы с ним недавно встретились мельком, он говорил, что собирается с какой-то целью посетить Марсель. Вот, пытаюсь его разыскать да по-нормальному, так сказать, посидеть. Да, кстати - это Виктор Алексеевич Коробецкий, а это, - Ефим наморщил лоб и аж прищурился в попытке вспомнить полное имя юнги, - наш младший товарищ, Петр.. Францевич.
- Так вот, хотелось бы поинтересоваться - он к вам не заглядывал? - заглянул Ефим в глаза симпатичной барышни и улыбнулся краешком губ, дабы произвести неизгладимое впечатление. Вид у него, наверное, был ужасно помятый, но хотя бы лицо чисто выбрито, да усы приведены в божеский вид.