— Куда идти-то? — хмыкнул Шнейдер. — Из любого приличного ресторана нас, господа, в таком виде выкинут. То есть меня-то за шкирку, а вас, может, и пинками, — язвительно заметил швейцарец, заложив руки в карманы и топая по панели обратно к центру городка. — Да и не помню я тут по пути никаких заведений, а искать сейчас… если только обратно на станцию пойти, там же был буфет?
12:00
Туда и направились. На скамейках на перроне несколько человек ожидали поезда, с чемоданами у ног, с газетами в руках. В буфетном зале, положив шляпу на стол, неспешно хлебал какой-то суп усатый господин в клетчатом дорожном костюме, по виду коммивояжёр. У ног господина стоял обклеенный гостиничными ярлыками кожаный чемодан. Знакомый уже лысый лакей выкладывал сандвичи с ветчиной на тарелку, сняв прикрывающий её стеклянный колпак. Сверились с меню, аккуратно выведенным мелом на грифельной доске. Выбора большого не было, но зато, выбирая, можно было смотреть на названия блюд, а не на столбик с ценами, как к тому привыкли. Решили взять самое сытное: свиные отбивные с сосисками и гарниром, а к ним несколько тарталеток с печёночным паштетом и три бутылки местного пива («Ледяного нет», — прокомментировал лакей), а Шнейдер, не удержавшись, указал и на пирожное с заварным кремом.
— Если вы садитесь на поезд до Рошфора в двадцать минут первого, то я не успею этого приготовить, — сказал лакей, но посетители успокоили его, сказав, что не торопятся. — Ну хорошо, — хмыкнул лакей. — Но следующий будет только в четыре сорок. Знаете, некоторые вот так засидятся, пропустят свой поезд, а потом винят кого угодно, но не себя.
Уселись за тот же столик, за которым пережидали дождь с утра (громадный подвесной мост за окном стал хорошо виден, темнел железом за тяжёлой шелестящей листвой). Пока с пивом и тарталетками ожидали главного блюда, коммивояжёр промокнул салфеткой рот, кинул взгляд на висящие под потолком часы, поднялся, оставил деньги на столике и вышел на перрон, забыв чемодан. Лакей копошился на кухне. Послышался свисток и приближающееся тяжёлое и монотонное уханье поезда. За окнами, выходящими на перрон, засобирались, заподнимались со скамей люди, сердитым возгласом кого-то отогнал от края перрона железнодорожный служащий. Локомотив, шипя выпускаемым из-под брюха паром, остановился. Коммивояжёр, резко распахнув дверь, влетел в буфет, метущимся взглядом окинул зал и с возгласом облегчения бросился к чемодану. Вышедший из кухни с подносом лакей неодобрительно скосился на коммивояжёра, но того, вместе с чемоданом, в буфете уже не было. Лакей со скучающим видом поставил на стол перед проезжими три большие тарелки с большим куском свинины, тремя белесыми сосисками сбоку, горкой квашенной капусты, несколькими варёными картофелинами и глазком горчицы на краю тарелки.
Шнейдер, без умолку трещавший всё это время о каких-то мостах, которые его отец строил на Кавказе, и, указывая на конструкцию за окном, с видом знатока рассказывавший Барташову и Коробецкому о преимуществах подвесных мостов перед арочными, как раз густо поперчил и посолил свою отбивную и уже занёс над мясом нож, но вдруг остановился, вскинул вихрастую голову и предостерегающе поднял руку с вилкой. Он первым услышал русскую речь из-за двери.
Дверь буфета распахнулась, и на пороге появились двое: средних лет полный и щекастый мужчина с пышными русыми усами над бритым подбородком, в пенсне и старомодном, но опрятном костюме-тройке, в котелке и с тростью в руках, а с ним — дама лет тридцати, тонкая и высокая, в длинной и узкой юбке, жакете и широкополой шляпе с вуалью.
— Скажите ему, Ольга Геннадьевна, чтобы он нас там подождал, — обратился мужчина к даме. Та задержалась в дверях и по-французски передала сообщение, видимо, носильщику.
— Иван Игнатьевич, только давайте поскорее, — с неудовольствием обратилась она к своему спутнику, который двинулся к барной стойке, неприязненно окидывая скрытым под вуалью взглядом обстановку буфета и троих посетителей, обедающих за столиком у окна.
— Ну голубушка, — ласково протянул Иван Игнатьевич. — Ну, вы ж не меньше голодны, чем я. Что нам, к этому Соколову в нахлебники навязываться?
— У нас всего четыре часа, Иван Игнатьевич, — ответила Ольга Геннадьевна, сложив руки на груди.
— Вот давайте тогда препираться не будем, а быстро перекусим, — нравоучительно сказал Иван Игнатьевич и, оправдываясь, добавил: — Я ж не виноват, что в этом составе ресторана не было. Уи, уи, сэ эт сэ, — на ломаном французском обратился он к лакею, указывая на сандвичи, — эт сэ оси, — выпростав руку, показал он на ряд бутылок на полке за спиной лакея.
— Я, кстати, не голодна, — в пустоту заметила Ольга Геннадьевна и знаком показала лакею, что ничего не будет. Лакей, не разобрав, на какую бутылку указывает посетитель, по очереди с вопросительным выражением начал поднимать одну за другой.
— Уи-уи-уи, сэ-сэ-сэ, — закивал Иван Игнатьевич, когда очередь дошла до полупустой бутылки с кальвадосом. — Дё! — сказал он, показав два пальца и добавил по-русски: — Две рюмки, рюмки две! Голубушка, скажите ему, что я две рюмки попросил, а не бутылки.
— Он поймёт, — с выражением усталого отвращения отозвалась Ольга Геннадьевна, презрительно оглядела столик в середине зала, уселась за него спиной к Барташову, Коробецкому и Шнейдеру и откинула вуаль с глаз.