16.04.1926, пятница, 23:08
Германия, Берлин,
Шёнеберг, угол Гайсбергштрассе и Кульмбахштрассе,
Клуб “Silhouette”
пасмурно, +8 °С— Ну и кто, Вера Павловна, будет платить? Уж явно не я, — сказал Влас Ильич, жеманно поправляя шляпку-горшок.
Действительно, по всему выходило так, что за таксомотор платить должна Вера Павловна. Пришлось ей лезть за деньгами в карман смокинга. Шофёр, крупный, краснощёкий, со складками на шее, принял две марки, глядя на пассажиров с осуждением и презрением. В его немецкой голове наверняка крутилось что-нибудь оскорбительное по поводу эмигрантов.
Видимо, по правилам этикета Вере Павловне следовало и дверцу открыть, и помочь Власу Ильичу выбраться из автомобиля. Так девушка и поступила.
— Польщён вашей учтивостью, Вера Павловна, — сказал Влас Ильич, беря Веру под руку и неумело цокая на каблуках по панели. — Не беспокойтесь, в клубе все мои друзья. За шампанское вам платить не придётся. Нам сюда.
Бородатый швейцар, не испытывая ни малейшего удивления от вида гостей, распахнул перед молодыми людьми дверь клуба “Silhouette”. Мало кто согласился бы составить Власу Ильичу компанию в посещении подобного заведения, но у Власа Ильича были основания полагать, что Вера Павловна от предложения не откажется. «Вы ведь знаете, что я о вас кое-что знаю? — деликатно напоминал Влас Ильич. — Не заставляйте меня делать это знание достоянием публики». Потому-то сегодня Вера и сопровождала Власа Ильича.
Влас Ильич фон Зоко был личностью по-своему легендарной в узких кругах. Он был актёром русского театра-кабаре «Синяя птица», сочинителем бессмысленных стихов («Я постригъ взявшiй, я пострадавшiй, / И пшённой кашей, и простоквашей, / Питаюсь я»), музыкантом и человеком иных профессий, иногда чересчур свободных. Фон Зоко, хоть и не был евреем, пел анархистские песни на идиш, и рассказывали, что как-то раз он по собственной глупости выступил с подобным номером в зале, полном носителей коричневых рубашек. Коричневые рубашки были так ошарашены подобным безрассудством, что даже забыли кидать во Власа Ильича пивные кружки, и, наоборот, остались в восторге и щедро осыпали певца деньгами (которые в тот год, впрочем, ничего не стоили). Рассказывали и другую историю, что как-то раз зрителем непристойного номера в исполнении Власа Ильича оказался его старший брат, который затем подкараулил братца за кулисами и избил тростью.
Про Власа Ильича говорили, что он наркоман, педераст и большевик, на что сам Влас Ильич возмущённо отвечал, что это гнусный поклёп, ибо из этих утверждений верны лишь два. По поводу того, какое из утверждений ложно, в труппе «Синей птицы» шли постоянные споры, и сходились актёры лишь на том, что фон Зоко: а) не имеет никаких оснований употреблять приставку «фон»; и б) плохо кончит.
Чего у фон Зоко было не отнять, так это чувства моды: сейчас он был одет как заправская американская флэппер: в узкую юбку до колен, блузку с нитью крупного жемчуга на впалой груди и жакет. Со всем этим, впрочем, довольно неприятно контрастировали волосатые голени и чёрная бородка клинышком. Вера Павловна в своём взятом напрокат и мешковато висевшем костюме со смокингом выглядела на фоне Власа Ильича скорее старомодно.
Когда Влас Ильич с Верой прошли в тесный, битком набитый зал, вечер был уже в разгаре: на сцене плясал обряженный в павлиньи перья негр, надрывался оркестр, а сидящая за столиками публика представляла будто пародию на самое себя, перевёрнутый мирок, где люди ходят на руках и на боках, дальнюю камору кроличьей норы, куда Алису не пустили по малолетству: ярко-алая помада под густыми усами и нарисованные жжёной пробкой усики над торчащими из тонких губ сигаретами, пергидрольные парики с завитыми полумесяцем локонами, спускавшимися на бритые щёки, и склеенные лаком на пробор заправленные за воротник волосы, платья с подложенной ватой и мужские часы на тонких запястьях: словом, Влас Ильич с Верой Павловной здесь были далеко не самыми странными гостями.
— Здесь не все швули, — успокаивающе пояснил Влас Ильич, проталкиваясь через толпу к лесенкам, ведущим к поднятым над уровнем пола ложам. — По правде сказать, большинство здесь — не швули, а так. Хотя я, конечно, не проверял.
Ну-ну.
— Это Дитмар, это Отто, это Магда, это Лиза, — представил Влас Ильич Вере своих друзей, расположившихся на диване в ложе, причём показал сначала на барышень, а потом на молодых людей.
— Ты всё перепутал, Влас, — не дожидаясь того, чтобы Влас Ильич представил свою спутницу, сказал один из молодых людей, пухлый господин в бежевом платье и съехавшем набок парике. — Я Отто, это Дитмар, это Магда, а вот Лиза.
— Чего ещё ждать от немца: никакого чувства юмора, — сокрушённо развёл руками Влас Ильич, усаживаясь.
— Ты не Отто, ты Ма-агда! — пьяно заявила пучеглазая блондинка в белом однобортном пиджаке с галстуком, совсем подросток на вид.
— Подожди, Магда — это ты. Или ты Лиза? — серьёзно поинтересовался второй господин, в платье с блёстками и с ободком с перьями на лысой голове (Дитмар? Отто? или всё-таки Магда?).
— Лиза я, — заявила брюнетка во фраке с моноклем в глазу.
— Не верю! — замотал головой тот, кто должен был быть Дитмаром. — Скажи что-нибудь по-китайски!
Лиза произнесла длинную мяукающую фразу.
— Лиза у нас из Шанхая, — пояснил Вере Влас Ильич.
— Ты что, китаянка? — выпучила глаза Магда.
— А я похожа на китаянку? — спросила Лиза. На китаянку она была непохожа.
— Я не знаю! — глупо засмеялась Магда.
— А что эта фраза значила? — обратился Влас к Лизе.
— Я послала его к чёрту, — ответила Лиза, поднося к губам сигарету в мундштуке. Отто заржал.
— Эдак и я могу! — объявил Дитмар и выдал какую-то тарабарщину.
— Ну, значит, Лиза теперь ты, — с готовностью подтвердила Лиза. Все заржали пуще прежнего.
Следующие часы прошли в том же невыносимо пошлом духе: все выясняли, как называть друг друга и Власа с Верой (сошлись на том, что имя Власа стало своим же родительным падежом, а Веры — омонимом немецкого местоимения «кто»), потом Магда стала уверять всех, что только что видела в зале актрису Хильду Хильдебранд, потом пили шампанское в честь Хильды, а также дней рождения Гитлера (предложил Отто) и Ленина (в ответ предложил Влас), и неясна была степень ироничности этих тостов, потом Магду вырвало под стол (все аплодировали), потом пересели за другой столик, потом в дамской комнате к Вере пристала какая-то потасканного вида фройляйн, повиснув на шее и жарко шепча в ухо свой номер телефона, потом оркестр завыл, загремел чарльстоном и пошли танцы. Вера уже заметила, что далеко не все в зале носили наряд противоположного пола, и потому среди танцующих костюмов с костюмами, костюмов с платьями и платьев с платьями было затруднительно разобрать с балкона, какие пары здесь разнополые, а какие однополые.
3:28Разошлись далеко заполночь, когда на сцене остался лишь одинокий несчастного вида юноша, выводивший заунывные звуки при помощи вибрации двуручной пилы. Магда и Лиза куда-то давно испарились. Дитмар хмуро подволакивал к таксомотору совсем обессилевшего Отто, причём последний, потерявший где-то на полпути и парик, и туфли, пытался поцеловать своего приятеля в шею, а тот вяло отбрыкивался, приговаривая: «Я не швуль. И ты не швуль. Разве ты швуль? Я-то точно нет». Подъехал и таксомотор для Веры с Власом. Уселись.
— Вы где живёте, Вера Пал-лна? — заплетающимся языком спросил Влас Ильич и тут же устало добавил. — О-ох, как же я ненавижу столько говорить по-немецки.