В холодной тишине каждый звук кажется благословением. Ниточкой, за которую так удобно уцепиться растерянному сознанию. Схватить, выдрать у сгущающихся теней что-то живое. Что-то настоящее. Что-то привычное.
Чавкнула под ногой кровь. Красный цвет стал абсолютом. Единственным тоном в грязно-сером мире.
Артура проводили мертвыми лупоглазыми крышками криогенные саркофаги. Под ними жила боль. Страх. Отчаяние. В их нутре расплавилось время. Замерла симфония, не дойдя до последней ноты. И хотелось верить, что эти люди не проснулись. Что их сон был глубок и сквозь него не продрались когти, впиваясь болезненно в каждую клеточку растекающегося тела.
Пусть их сны останутся здесь. На безликих берегах неведомого в холодной космической черноте. И бесчисленные звезды, гаснущие и рождающиеся – пусть смотрят. Заглядывают в окна. Острыми лучами проникают внутрь. Баюкают души, лишенные дома. Лишенные прошлого, настоящего и будущего.
Пусть они спят.
И не знают, что умерли.
Девушка подняла голову, резко дернувшись и с трудом удержавшись на корточках. Темно-коричневые, почти черные глаза. Симпатичное личико. Совсем молодая. Лет восемнадцать на вид.
А во взгляде – непонимание. Секундное замешательство.
Среди крови, костей и разложения смерти – живой человек. Ведь правда живой?
- Вы живы…
То ли вопрос, то ли утверждение. Приятный голос, надломленный хрипотцой.
- Господи…
Люди часто уповают на Бога. Молятся ему, надеясь взвалить груз собственных решений и ответственности. Люди делали это тысячи лет назад. И делают до сих пор. Даже оставшись в глубинах космической пустоты. Затерянные среди звездной пыли. Даже здесь. Особенно здесь.
Незнакомка с трудом поднимается на ноги. Шатается, словно вот-вот упадет. Прижимает руки к груди, обнимая себя. Сгорбленная, согнутая. Но, судя по всему, не раненая.
- Я думала, что… я одна…