Ильва заглядывала в золото глаз, находя в них свое отражение. Отчего-то эта девочка казалась ей важной. Отчего?
Оттого, что она была ребенком? Ильва встречала здесь детей. Маленькие хрупкие человечки, которых с таким удовольствием и легкостью ломали стены этого проклятого ада. Ломали навсегда. Бесповоротно. Не оставляя для съежившейся души ни единого закутка. Находя, раня, убивая. Воскрешая и снова убивая. Когда-то бесконечно давно ей было жалко этих детей. Потом она перестала замечать их за завесой собственной боли. Перестала различать, где кончаются ее страдания и начинаются чужие. Спряталась за живой щит ненависти, каждый день нанизывая на него все больше металлических пластин отчаяния.
Эта девочка умрет. Как и многие другие. Умрет, оставив в этом мире пустую оболочку, спрятанную под молоком одноглазой маски. Войдет в ряды безликих и безымянных. На благо империи. Во славу узурпаторов и тиранов.
Двери открылись, отвлекая девушку от разглядывания Лили. Она лениво повернула голову, чувствуя, как трещит кожа. Свиное рыло Гайсета любезничало с новыми ублюдками. Ищейки империи, пришедшие за сочным куском мяса – пленниками.
Ильва ядовито улыбнулась Гайсету, всматриваясь в лица гостей.
«Нравится смотреть на то, что вы делаете с людьми? Нравится упиваться их страхом и болью? Посмотри же сюда, комиссар. Посмотри на свой зоопарк. Только протяни руку. Дотронься хотя бы одним пальцем – и я откушу его. Дай мне хотя бы один шанс убить тебя. Ради такого не жалко умереть»
Девушка подползла к границе клетки, обняв прутья руками. Буравя глазами этих чистых людей. Людей, что не знают про истинную ненависть. Про яд, который разливается под кожей.
Если бы у нее была хотя бы одна возможность – она бы впилась в их головы и вывернула наизнанку их мозги.
Улыбнулась шире, когда услышала, что о них говорят, как о новеньких.
- Что такое, Гайси? Боишься правды? Боишься сказать красивым господам, что должны были меня сломать две недели назад? Трусливый, вонючий червяк!