Желтые глаза. Клеймо дара. Проклятие.
Сколько еще таких покалеченных детей помнят эти стены? Кем они становятся в итоге? Псами империи. Послушными шавками. Ищейками, что убивают, казнят, наказывают. Приводят таких же, как они. Ломают. Уничтожают, выжигая дотла душу.
Ильва улыбнулась.
- Лили.
Этот мир не ведает жалости. В этом мире нет сострадания.
Маленькой бабочке оторвут крылья, бросив искалеченное тельце умирать долгие и долгие годы. В пустоте оболочки. В сжатых со всех сторон прутьях власти ублюдков.
Она ведь тоже была когда-то такой девочкой. Смотрела большими глазами на жизнь, не ожидая подвоха. Слышала сердцебиение земли. Шла к людям с открытой и ясной душой.
И как больно терять это крошечное доверчивое существо внутри себя. Как больно видеть, как оно гибнет, захлебываясь кровью чужой похоти, алчности, жестокости. Невыносимо, если только не удастся спрятаться за пленку безумия. Подарить бабочке новые крылья.
- А я Ильва.
Улыбка не сходит с лица. Улыбка прячет отчаянный крик, что рвется с самого дна бездны в которую превратилась душа. Улыбка скрывает болезненную правду.
- Ты боишься? Не бойся, Лили.
«Тебя сломают. Убьют все хорошее. Выжгут в твоем сердце покорность. Растворят в твоей крови собственную волю»
Эти мысли не коснутся маленькой девочки. Не отберут надежду. Нет. Ильва знает, что такое надежда. Еще помнит.
- Все будет хорошо.
Прижимается лицо к прутьям. Облепили их мокрые пурпурные волосы. Крепко сжимают пальцы металл, чтобы не видела девочка, как дрожат они. Чтобы не дотянулась до глубины сознания. Чтобы не разглядела черноту, в которую превратилась незнакомка в соседней клетке.
И улыбка почти искренняя. Почти настоящая. Почти нет в ней жалости. Сострадания. Желания убить, чтобы не проходил ребенок сквозь ужас своего будущего. Чтобы сохранил свою глупую и нелепую надежду.
- Эй.
Хрипит голос предательски. Ломается. Едва выходят забытые слова. Едва срываются с немеющего языка. Слова, которые ей никто никогда не говорил.
- Лили. Не бойся. Все будет хорошо.