Прежде, чем отправиться ловить извозчика, Софья попросила маэстро еще об одной помощи: оставить на ее шее, ключицах, руках отчетливые следы засосов. Нето, чтобы Софочка боялась излишней бдительности со стороны заводских охранников, но в принятом образе важны даже самые малейшие детали, иначе у зрителей возникнет подспудное ощущение того, что их та маненечко разыгрывают. И пусть облечь свои подозрения в слова они и несмогут, но поганая червоточинка сомнения вполне может заползти в их души. Оставалось только надеяться, что на ухоженную кожу и аккуратные руки женщины они внимания не обратят, сконцентрировавшись на том, что она им продемонстрирует.
Если у мэтра Брайзера масочка и псевдоним были, то девушке Шульц еще только предстояло придумать себе имя: вдруг в процессе беседы с шлимазалами с завода Семочка будет вынужден к ней обратиться. Халоймэс были ненужны, и Софочка придумала своему образу имя: звонкое, легкомысленное, легко запоминающееся и при этом достаточно популярное: Кики. Озвучив его картежнику, женщина решила, что теперь она окончательно готова отправляться.
...Конечно, извозчика Самуил взял не абы кокого - не по чину пану разъезжать на обычном мужике. Его выбор остановился на расхристанном, в алой косоворотке и черном картузе, со сверкающими хромовыми сапогами лихаче - по неписанным правилам господ концессионэров, важные фартовые только на таких и могли разъезжать. И экономить на извозчике тоже были не должны. Получивший достойный монет, лихач залихватски хэкнул и помчал с места в карьер.
В дороге Софья Соломоновна старательно вживалась в образ дамы полусвета, со смехом подставляя лицо бьющему в лицо ветру и то заливисто смеясь, то повисая на шее Семы-Ожешко, целуя его, оставляя следы помады на губах и щеках мужчины. Это тоже должно было стать частью образа: припухшие от поцелуев губы и следы дешевой помады не должны оставить у сторожей сомнений в том, чем раньше занимались прибывшие гости.
Вот и ворота сахарозавода, кажущиеся неприступными, как врата Эдема. А перед ними - троица встречающих, явно не тянущих на ангелов с огненными мечами. На вид - не самые опасные, но в славной Адес доверять первому взгляду было нельзя: часто под непрезентабельной внешностью мог скрываться настоящий мастер своего дела. Тщательно скопировавший интонации Светляка маэстро обратился к шмокам на карауле, а Софочка-Кики в меру своих скромных сил поддержала его низким, с легкой хрипотцой голосом:
- Таки да, гелтовый мой, я хочу развлекаться! А в таком прэлестном обчестве и водка пьется веселее! Давай пойдем делать пить и радоваться жизни!
Поправив вползшую с плечика лямку платья, девушка запрокинула голову, отбрасывая назад растрепавшуюся от сильного ветра пышную шапку волос, и сладко, всем телом потянулась, так, что охранники могли видеть, как натянувшееся тесное платье обрисовало всю фигуру прибывшей с паном Ожешко шмары, практически неоставляя простора для фантазии. Глубоко затянувшись сигаретой, Софья-Кики манерно-жеманным жесто отвела руку в сторону, стряхнув постукиванием пальца пепел, а затем щелчком отправила окурок в полет.
Экипаж был открытый и без дверей, и мошенница решила для закрепления успеха покинуть его. Вытянув из пролетки обтянутые чулками ножки, она поиграла ими, перебросив одну на другую и обратно, а затем, ступив на подножку, спрыгнула на землю. Облокотившись на повозку, девушка обвела игривым взглядом караульных, бросила томный взгляд на Семочку, и снова обратила взор на троицу мужчин. Язычок скользнул по верхней губке, зубки прикусили краешек нижней губы. Обведя охранников сулящим бездну наслаждения взглядом, она проговорила:
- С праздником тебя, яфэный мой! Ой-вэй, гуляй, душа!