Глаза открывались медленно и со скрипом, как после тяжкого бодуна. И первая мысль - та, что вяло шевелится после пробуждения, когда ты еще туго соображаешь и толком ничего не видишь - первая мысль была "Ну и дали мы джазу". И тут же следом вдогонку - "Кто это мы? С кем? Где?" И все еще замутненный мозг подсказал выход "Ну и приснится же".
А потом уже открылись глаза - и непонимание, и ужас, и попытка вскочить, убежать, оттолкнуть, и боль, неверие, осознание. И растерянность, и снова ужас - как же теперь без ноги - и обида, горькая обида. Красивые стройные ножки - предмет гордости, напоказ, на каблучок, обтянуть тонкой тканью, подчеркнуть разрезом от попы, и что теперь? Калека? Калека на всю жизнь?
И сухие сморщенные тела, черепа, пустые, старые, как же, ведь это все совсем недавно, сколько она валялась без сознания, не могло же пройти... Несколько лет? Десятилетий? И мозг услужливо подкидывает выход - это бред. Галлюцинации. Но глаза и тело утверждают, что все правда, а память боли, боли, когда ее ногу, ее живую родную стройную ногу жрали, точно, жрали живьем, память кричала криком, что все это было, было, было...
Надо уйти. Надо как-то уйти, уползти, ускакать, найти что-то - костыль, палку, что угодно, она не может остаться здесь еще, она сойдет с ума, она...
Эльвира дико озиралась. Кто-нибудь? Есть тут хоть кто-нибудь?