- Вы… вы видели, какой он жуткий? – ошарашено оглянулся я, не скрывая страха. – У меня аж мурашки по коже!..
Я откровенно задрожал, от пяток до макушки, а затем весело захихикал.
- Вот это потрясающе! А вы бы смогли за три фразы произвести такое впечатление, а? Пошли внутрь, скорее! Уверен, если у них такой фрик на входе, то и внутри немало ублюдков.
Я во многом сейчас понимал Эми – после этого унылого города, зажатого меж квакающей грязью внизу и хмурыми, тяжелыми тучами наверху, цирк казался сгущением всего самого интересного, что здесь можно было встретить. А я по такому уже давно истосковался.
Признаться честно, за последние часы я заметно повеселел. Тому здорово поспособствовала Виранта, занявшаяся по дороге уходом за моими ранами. Она ехала верхом на своем жеребце, которого звали, кажется, Мел, и с усердием приматывала мои распухшие пальцы к каким-то палочкам какими-то тряпками. От нежности женских рук и искренней заботы боль совсем прошла, сменившись теплом в душе и искренне положительным настроем.
Она и правую руку чем-то обработала, замотав так же тщательно другой чистой тряпкой, и я теперь чувствовал себя старой прохудившейся бочкой, многочисленные дырки которой сердобольный пивовар ласково залепил смолой. Я как-то растерялся, пытаясь придумать, как отблагодарить за все это девушку (до трактира и сухих комнат было далеко), а потому попытался поднять настроение всякими историями…
Виранта тоже оказалась неожиданно разговорчивой и поведала мне о своем родном городке Андербен (да, даже тихий и уютный городок немцы называли, словно механизм для пыток еретиков). Как выяснилось, ее мама была травницей, а отец – алхимиком, что имело большое значение, хотя я и не понял какое. Они ее научили всяким полезным делам, благодаря которым она так ответственно мотала мне пальцы, да еще и болтала со всеми полагающимися дифирамбами, как принято на том свете. Это потому что ее мама работала служанкой в богатом доме – там и набралась путного.
Я в ответ рассказал одну из лучших своих историй: как мы с Хаусграйвсандером переодевали в усмерть пьяного Уилла в женское платье, и как тот потом лихо выкрутился. А потом наш разговор перескочил на аристократию, и Виранта сумела меня действительно поразить.
Оказалось, что из всех тех привилегий, вольностей и возможностей, что давало благородное происхождение, леди больше всего мечтала о книгах и образовании в Университете. Вы только представьте! Деньги, женщины, золото, шелк и бархат – а ей хотелось читать книги! И я, впечатленный этим, крепко задумался… Ведь я видал, и не раз, как простолюдины, увлекшиеся всеми этими пыльными томами, вдруг пробивались куда-то дальше. Становились богатыми, у них определенно прибавлялось толка в голове, и их жизнь менялась.
И эта была не одна история – я знавал таких много. Может, и мне стоило не терять жизнь даром?
Но… как только я представил страницы и страницы… Все эти заумные фразочки, великолепный строй мыслей и невероятно глубокие метафоры… Нет, вы не поняли – совсем глубокие. Такие, что вы потом две недели пытаетесь от них отбрехаться при помощи виски. И вот когда я все это представил, мне вдруг стало не по себе. Так тоскливо, грустно и одиноко… Что я попросту выкинул эту идею из головы. Неудачная.
У старины Уилла лучше получалось с ними обращаться, да и свои книжки он писал недурно – и почитать их было очень даже весело.
Но вернемся к Виранте – она меня действительно этим поразила, я вдруг ею всерьез заинтересовался. Она показалась мне умной девушкой… Робкой, стеснительной, но полной живой мысли и сложного строя рассудка (как любил выражаться Уилл). И, может, я бы успел узнать еще побольше, если б не стал уже падать в обморок.
Всю дорогу я брел пешком рядом с Мелом и Вирантой, что на нем сидела. Живот мой был пуст, фляга того сундука на ногах – тоже, а силы меня покидали с каждым шагом. А она что-то рассказывала, про сына мясника, который дразнил ее за рыжий цвет волос (никак влюблен был по уши), про то, как он к ним сватался, а потом как его побил Вирин брат, про то, что у них была кошка, жравшая крыс, а потом ее потравили, а потом пришла чума и все начали умирать…
А потом она предложила мне сесть в седло.
Нет, Виранта предлагала и до этого, много раз, но мне не хотелось заставлять девушку брести по этой грязи, пока я буду гордо восседать на Меле, словно какой-нибудь надменный дворянин. Мою Тряпку занял бард (его звали Раймунд, как я успел узнать), и он бы сам вообще не дошел, а огромная детина Веги определенно делилась с другими только пойлом, да невеселыми историями о чьей-то смерти от его рук.
И потому к определенному моменту я уже немного потерял нить происходящего и готов был ударить в грязь лицом. В прямом смысле. И когда заботливая девушка снова предложила мне свое место, я лишь благодарно кивнул. В конце концов, целый день в седле ей тоже, наверное, было не очень интересно сидеть. Ну, я надеялся.
Зато когда мы уже подъехали к цирку, силы ко мне вернулись, и я, энергично спрыгнув с Мела и пискнув от боли в груди, подошел ко входу первым:
- Ну что? Идем? Уверен, у них даже есть двухголовый дядька! Или тетька. Без двухголового они б тут не протянули… Никак, - я уверенно покачал головой. Во мне вдруг проснулось невероятное любопытство.