ссылкаПредательство. Тлетворный привкус горечи на губах. Обида, расползающаяся гнилью по тонкой оболочке сердца. Боль – все что осталось осязаемого.
Ты ждешь удара в спину всю жизнь. В мире, где нашли свой приют лжецы и убийцы. Ты смотришь в лицо врагам, зная, что у каждого из них припрятан лучший яд для тебя. Ты ждешь. Ждешь…
Но когда входит острое тонкое лезвие меж ребер – удивление единственная эмоция.
Страшна смерть. Нет в ней ничего достойного.
Убога жизнь. Нет в ней ничего возвышенного.
Но хуже предательство.
Самого любимого. Самого дорогого. Кому ты верил всю жизнь. С кем не боялся засыпать. Кому душу открывал и выпускал самое потаенное, самое глубокое.
Простить?
Простить можно врага, что подлил яд в бокал с вином. Простить можно незнакомца, что ударил дубиной по голове ради горсти монет.
Но ни мужа. Ни сына.
Ни брата, что вонзил в твою грудь острый кинжал.
***
Рорнак брел вперед, не слыша громких детских криков позади себя. Не слыша стука копыт и топота шагов. Не видя своих случайных спутников, которые шли за ним, как коты за сметаной. Не за ним – за животом Ганса. Трактирщика Ганса, которого он только что зверски казнил. Отрезал от него кусок с нарисованной картой в Кьоль.
Кьоль.
«Сколько еще ты будешь мучить меня? Отчего тебе мало крови? Я устал… я просто устал… дай мне передохнуть от смертей»Он замер, слепо вглядываясь в темноту. Что он натворил? Зачем?
«Ты убил ее» - подло шепнуло сознание.
Полоска кожи затрещала в сжатом кулаке. Этот город напьется их крови. Этот город сделает их безумными.
Обернувшись, Рор посмотрел на людей, которые шли за ним. Зараженные мечтой. Инфицированные надеждой. Там нет надежды. За стенами из серого кирпича есть только смерть и боль.
Он осознал это с удивительной ясностью.
Хватит. Он больше не пойдет на поводу безумия. Еще есть шанс вернуть свою человечность.
Достав кинжал, Рор поднял в руке окровавленную карту.
Он разорвет ее на мелкие кусочки. Не оставит шансов никому найти проклятый город.
Рука с клинком взметнулась…
И тут же упала.
Рор непонимающе посмотрел на кончик меча, выглядывающего из его грудной клетки. Он не чувствовал боли, что было странно. Ведь он слышал, как шуршало лезвие, проходя сквозь мясо и кости. Его мясо и кости.
- Ты промазал.
Голос обжег. Ударил хлыстом. Мир качнулся.
Голос, который он слышал так много лет и который оставил его две недели назад.
- Братик.
Он не видел ее лица.
- Сердце находится чуть выше, разве отец не учил тебя?
Холодный привкус ненависти был хуже осознания, что это конец. Вега, в отличие от него, никогда не промахивалась. Он постарался обернуться, но не смог. Он попытался последним усилием уничтожить карту, но ему не хватило сил.
И когда он падал лицом в грязные лужи – он думал о том, что Кьоль погубит их всех.
***
Вега стояла над трупом брата, безразлично смотря в его спину. Она долго ждала этого момента. Две недели. Две недели ада и дикой боли. Две недели в лапах у этого… доктора. Чертов доктор. Он вынул из нее душу и вставил обратно какой-то бесчувственный, пожеванный кусок.
Дотронувшись рукой до груди, она ощутила под одеждой тугую повязку. Рана все еще болела. Рана, оставленная самым дорогим в ее жизни человеком. Рана, которая никогда не заживет.
Даже после этой мести.
Нагнувшись, девушка вырвала из холодеющих пальцев клок кожи, брезгливо отряхнув его от крови. Человеческая кожа – прекрасно. У чертового города отличное чувство юмора.
Когда нелепая компания из трех мужчин, девушки и двух лошадей поравнялись с ней – Вега жизнерадостно улыбнулась:
- Привет.