ссылкаЧеловек жив, пока мир вокруг остается целостным. Пока его покров не пробит копьем безумия. Когда трещит стекло привычного и ломается об острые камни солнце. Когда падают звезды, разбрызгивая вокруг последние крошки света. Когда небо стонет, разлетаясь серыми ошметками. Когда земля расходится по швам. И ветер падает осенним листом, не в силах подняться.
Тогда человек умирает. Снова и снова.
Он корчится, сжимая в пальцах грязные комья почвы. Он плачет, не в силах вернуть время вспять. Он осознает.
Он умер, когда вонзил лезвие в сердце сестры. Один неправильный поступок на правильной дороге в ад. И что осталось внутри? Что там – за скользкими легкими, бьющимися в агонии? За ударами сердца, уродливо выпятившего вены? Что остается?
Зверь.
Голодный. Дикий. Объятый пламенем жажды.
И ты не встретишь участья в его глазах. Ты не найдешь доброты под его ладонями. Ты не выдернешь землю у него из-под ног. Ибо зверь этот могуч, испивший крови. Сожравший жизнь. И пьянит смерть сильнее любого пойла. Обжигает глотку огнем неистовым. Заражает инфекцией соки органов, врываясь пальцами в голову.
И не сможешь ты его остановить. Коли завидишь – беги. Не смотри. Отворачивайся.
Ибо нет ничего страшнее мертвого-но-еще-живого, бредущего в этом мире по забытым заросшим дорогам. И нет ничего страшнее его взгляда, наполненного древним одиночеством, скомканным в жалкой, разорванной душе. И нет ничего страшнее его решимости, что не знает границ и преград.
Он растопчет тебя. Он шагнет в пропасть. Бойся его, ибо нечего ему более терять.
***
Он стоял на коленях и смотрел в лицо Ганса. За долгие две недели, что он прожил в таверне – это лицо стало почти родным.
Время растянулось. Ему казалось, что прошел час с тех пор, как ему удалось перевернуть грузного трактирщика. Но прошло не больше мгновения. Одного удара сердца.
Раз – и испанец перешагнул, доставая саблю из поющих ножен.
Два – убежала рыжая девушка на конюшню.
Три – ринулся прочь от безумия бард, приостановившись на секунду рядом.
А Рор все стоял. И чувствовал под коленями холод земли. И слышал визги и крики панические. И знал, что идут они – те, кто не должен ходить по этому миру.
Рука его лежала на горле трактирщика. И как бы не хотелось ему убедить себя в том, что человек этот мертв – он чувствовал биение пульса. Биение жизни. Они успели спасти его. Вытащили из горящей таверны. Они спасли человека.
Человека?
Нет. Они спасли
карту. Они спасли нечто куда более ценное –
мечту.
Четыре – и тянется рука к кинжалу, уже испившему кровь однажды.
Пять – замирает над животом, вывалившемся из-под рубахи.
Это карта – не осталось сомнений. Тонкие, изящные линии, переплетенные в длинной дороге. Дороге в Кьоль. И нет времени быть человеком. Нет времени запоминать. Нет времени тащить огромное тело. Нет времени пытаться запихнуть его на лошадь.
Чья-то жизнь падает с обрыва потому, что нет времени.
«Будь решительным, Рорнак. Всегда знай, куда ты идешь. А когда знаешь – не смей сворачивать»Шесть – опускается лезвие, вонзаясь в брюхо. Хрустит кожа, лопаясь, как мыльный пузырь.
Семь – открываются глаза, испуганные, наполненные омутами боли. И выдох срывается с мясистых губ. Дергается в судороге нога.
Восемь – скользит клинок, рисуя алые кривые линии. Захлебывается кровью, выпивая до дна. А что не выпил – падает осколками стухшей жизни на грязную землю. В осенние лужи.
Девять – мычит Ганс. Широко раскрыты глаза. Пытается руку поднять, но убийца сейчас сильнее и решительнее – запрыгивает сверху, прижимая свободной рукой глотку. Вдавливает, впечатывает в грязь.
Десять – два безумия в двух взглядах. Одно исполнено боли и смерти. Второе голода и надежды все вернуть. Все исправить. Жертва, которая необходима. Без которой не обойтись.
Одиннадцать – затухает последний вздох. А в руках у убийцы карта – окровавленный кусок кожи, только освежеванный, еще теплый. Кучерявые черные волоски идут вдоль нарисованной дороги, поднимаются вверх до каллиграфически выведенного слова «Кьоль». Мало городу смерти. Мало жертв. Ему нужно еще.
И он получит.