Пронырливый Крысолов
По мере того как Крысолов разворачивал перед Алааном Коррано детали предстоящего плана, поэт нашел себя с кивающим каждому третьему предложению, а начиная с половины рассказа, принялся торопливо записывать что-то на подвернувшемся под руку буклете Церкви Леди. Как и почему религиозная пропаганда нашла свой путь в жилище Коррано оставалось открытым вопросом (поэт явно не походил на кающегося), но это было вопросом для другого раза.
– Мне известны те, кто желают показать конвенционному искусству его же уродливое лицо. – Вскочив на последних словах Крысолова, поэт принялся с нервной энергией расхаживать вперёд и назад. – О да, это может быть славно! Это может быть СТОЛЬ ИЗУМИТЕЛЬНО!!! Но... – Он резко остановился, задумавшись о чём-то и тут же рухнул в кресло, словно разом обессилев; на его живом лице яркое превкушение сменилось моментальной унылостью. – Нет, ничего не выйдет. Идеи, Крысолов, идеи! Вот ради чего горят их сердца, ради чего они готовы рискнуть всем, всем, абсолютно всем. Не ради материальных благ, ради эфемеры, надежды, веры... Узнать что их использовали ради прикрытия в ограблении (сколь не греет эта идея моё личное сердце) будет обманом их надежд. Искренность редкий зверь в Изалите, яростный, и хрупкий, и легко пятнаемый даже мельчайшим из мирских благ.