Дочитав (и пару раз переспросив у хозяина, что значит то или иное слово, потому как грамоте был обучен плохо) Крысолов приступил к комментарию.
— Унтерзи мне в хлебальник, да вы гляньте, каков подлец! — громко сказал Крысолов и невоспитанно показал пальцем в газету. Намётанный глаз сразу «определил», кто кадык, а кто кадильник. Проще говоря, кто своровал, а кто пострадал. Обобрал кайстру́ как миленький, всего-то и делов.
— Что там, что там? — заволновался хозяин.
Он с хрустом (и старательным вытиранием пальцев о передник) перевернул газету. Недавние враги и собутыльники сгрудились вокруг них. В этом дружном интересе трогательно проявилось то, что аристократ с брезгливостью бы обозвал гуртом голытьбы: удивительное единодушие совершенно незнакомых и неинтересных друг другу личностей, объединённых всего-то навсего общим кабаком. Крысолов громко выступал, сморкаясь в рукав:
— Злодей обокрал Церковь! А борзые хоть всю дачу перевернут, цвета не вывезут.
— Как же, как же...
— Знаем...
Хозяин тоже с беспокойством нахмурился. Обчество взволновалось. Крысолов едва не плакал.
— Отыщут, — убеждённо заметил кто-то через плечо Крысолова.
— Тю. Не поставил бы и храп твоей мамаши на это, — не менее убеждённо заметил другой кто-то.
— Когда-то, — грустно сказал Крысолов, изо всех сил умерив ехидство, — когда первые из нас ступили под свет фальшивых звёзд, подземный ветер пел нам о недостижимой мечте. Когда-то первые из нас услышали зов далёких берегов. Просыпались, вторя пурпурной заре. А что теперь?
— Да...
— Да, что теперь?
— Тьфу, — Проныра залпом грохнул остатки сбитня. — Да он недостоин гордого имени тёмного эльфа.
Завсегдатаи таверны, в которых тоже осталось не так много достойного имени тёмных эльфов, уж раз они дотянули в «Половине» до зыбкого подземного утра, согласно заворчали.
— Ну...
— Малой правду чешет...
— Эй, иди-к сюда, крендель эк заворачивает...
— Достойный художник, и вы только подумайте. Скажи, рябой, вот ты бы ограбил церковь? Ты бы нашёл в себе достаточно душевных сил на этот...
— Конечно! — тут же подписался рябой.
— А ты, Сильвейн? Я помню твоего отца, он был добр к нам в дни моего детства.
— Правда? — с подозрением спросил Сильвейн.
— Нет, первый раз твою рожу вижу. Неважно. Ты бы, ты бы, достойный гражданин, ограбил церковь?
— Конечно!
Крысолов потупился. Затаив дыхание, публика ждала вердикта. Даже глаза виконта засияли на этой звенящей струне кульминации. Наконец, натянув на волосы грязный капюшон, оратор грустно вздохнул:
— Я бы тоже. Не идиот же.
Публика взорвалась одобрительными возгласами в адрес морали.
— Ага! Я ж знаю, оттуда серебро хоть лопатой греби! — надрывался рябой.
— Маляр вообще молодчага!
«И это... и это — то, на что вы ничтожно согласились разменять бессмертие?» — опустошённо думал в своём углу виконт, но по трезвому размышлению ничего не сказал. И, кстати, правильно сделал. Закинув на плечо сумку, Крысолов попрощался с хозяином, по обыкновению пообещав заплатить вечерком, и был таков.
Мысли, как это водилось с мыслями Крысолова, начали приходить значительно позднее слов. Во-первых, Крысолов крепко подозревал, что подсадил предприятие на хороший крючок, когда свёл Деймона и Археологиню. Но видел от этого только пользу: появится профильный скупщик и оценщик в одном лице, а где бартер, там и барыши. К тому же, глядишь, обработает кто светскую цыпочку... В любом случае, Пронырливый вор не собирался потакать простодушной и не очень науке задаром. А во-вторых, чему Крысолов уже был не так доволен, на выставке намечался Скандал. Плохо. Плохо-плохо. А если в него вздумают лезть? Знает он этих всех... скучающих, ага.
Следуя собственным туманным догадкам, Крысолов сам не заметил, как по металлической лестнице поднялся к Пустой Аллее, таким образом углубившись в верхние структуры Вуалей. А оттуда ноги понесли его в сторону обиталища Ирлеса Маррандея.