Рыса.
Нет. Все таки изменился такхьём, безвозвратно и навсегда, заболел. Думаешь про себя, страдая от тяжелого груза на спине. Хрустят панцири жуков, тихо шуршит земля, многократно утрамбованная лапами давних крыс что ушли в темноту. Пыль набивается в нос, методично болит, пульсируя левый глаз. Стенки норы сходятся и расходятся, иногда потолок опускается так низко – что ты едва ползешь со своим грузом на спине, а иногда, круглые стенки расширяются и тогда ты ждешь врага, невольно напрягаясь и собираясь в пружину. Тревожно. И воняет кровью Ратора безжалостно! Тоннель ползет вверх. А наверх это всегда плохо! Ты это точно знаешь, и от этого тебе не по себе.
Скрипишь зубами методично, от страха подтачивая резцы друг о друга. Ррррьём-рррьём-рррьем. Раньше такхьем как свежая вода был, как полноводная подземная речка, глубоко синяя. Бездонная. Чистая да холодная. Из нее ладошками воду черпаешь – вода серебряно звенящая, наполняет вены стеклянным огнем, зубы болят приятно хрустко. Такой была когда-то Истинная Сила. Теперь такхьем заболел и пропитался скверной, изменился, как изменились звери нижнего мира. Распух, загноился. Теперь, изменяет в худшую сторону своих владельцев. Белый такхьем отравился от всей этой грязи, испортился и загнил. И если найдешь Раха…Нужно сказать ему об этом, как-то...в слезах, на коленях ли...Прокричать в божественное ухо. Рах, сделай хоть что-нибудь!
Как же воняет кровью!!!
Так подумала, останавливаясь в очередной раз чтобы поправить лямки ненавистного уже котла. Гаши подрали бы этих хлюстких* мойр! Спокойствие. Хрипло вздохнуть, зачерпнуть болезненными легкими еще немного спертого, похожего на колючий песок воздуха, поправить лямку и снова двинуться вперед.
А впереди-то что? Древняя Колыбель. Старое родовое жилище крыс – старый дом. Почему-то, в этот момент не зеленые костры в голову приходят и не старые легенды древних жрецов, не блеск колдовских доспехов мойр, не сладчайший аромат поджаривающегося на костре, исходящего соком мяса. И даже не былая слава Г’ьирни. Яркой картинкой, тупая страшная морда Нокки в голове возникает, как символ окружающей мерзоты. Безглазая, уродливая, искаженная морда Нокки, изъденного болезнью такхьёем. Когда-то сказал он тебе доверительным шепотом в тепле нижнего гнезда:
- Сссс-сестренка. Не вставай впереди меня, никогда не вставай. Иначе я тебя убью. Везде найду. Везде убью. Боооо-льно.
Ратор.
Рыса ползет где-то позади тебя, иногда кряхтит, иногда постанывает, иногда злобно гремит котлом. Тебе ее не жалко. Самка нуш, кто ж ее станет жалеть? А ты и так для нее много сделал, убил сумасшедшего стража, сказал длинную речь. А теперь вышел вперед, если нуш застрянет где-то позади закупорив проход, ты, по крайней мере, окажешься далеко впереди нее. Вот кажется опять, - тихо зашуршала земля и послышалась бряцанье котла. Скорее, глупая нуш!
Скорее!!!
Впрочем нет, во время заминки, покуда нуш стонет и кряхтит, можно облизать больную распухшую лапу. Хищное жало в руках стража не только прокололо живое мясо, оно еще и ловко отсекло один палец, - безжалостно подвис он на кусочке кожи причиняя тебе жаркие страдания. Ты прыгаешь на трех лапах, периодически зализывая свою солоноватую кровь. Лапа распухла, посинела, болит! Стыдно сказать, но когда нуш останавливается чтобы перевести дыхание, ты радостно пользуешься этой заминкой. Здесь душно, плохо, а боль так и вгрызается в тебя личинкой жука мясоеда. Р'ьих здесь бессилен. Жечь - может, убивать - может. Лечить? Нет. Не может.
Какая же невыносимая духота! Тлуокки Ками велел идти обходной дорогой. Тот кто не слушает слепого жреца, не приходит никуда. Вы воспользовались советом. Стражи будут искать вас в добром зеленом тоннеле, а вы идете в старый город, в древнюю колыбель г'ьырни по плохой дороге. Какие-то мрачные предания были с ней связаны, что-то такое, что отбивает желание г'ьырни бродить возле старых рубежей. Может, попытаться вспомнить?
...Снова мучительно заболела раненая лапа требуя передышки. А ведь тебе еще пригодится нуш – только самки умеют как следует заколдовывать раны. Особая зеленая магия женской крови. Что ж. Подумал, ощущая усиками неприятное дуновение красного ветра. Может, остановиться? Показать как бы свою доброту, а заодно снова попытаться зализать больной палец. Ну. И! О помощи попросить. Ведь кровоточащая лапа исходящая соком жизни, это словно зеленый костер в темноте – метка для всех хрустящих и скрипящих зверей: Вот он я. Вот они вы. Так ешьте меня скорее!