Верминову было плохо… и дело было даже не в боли, дикой, надо сказать, пронзительной боли, которая терзала его левую руку, нет. И не в том, что он вообще не понимал, что стало этой боли причиной, и что, в конце концов, произошло в маршрутке. К боли он привык, она была рядом с ним все эти годы, никогда не отходила далеко и не отпускала надолго. Что-нибудь, но болело у Верминова всегда. Он даже посмеивался над этим, говоря, что пока хоть что-то еще болит, значит он еще жив. Мдаа..
Тут было что-то другое… совсем. Всем своим естеством Верминов ощущал, что с ним происходит что-то. Что-то такое, отчего он уже не сможет оправиться просто та запросто, как от литра паленого пойла. Внутри у него всё бурлило, крутилось, двигалось, скручивалось и разворачивалось снова назад. Судороги сковывали его члены, не давая пошевелиться, или даже просто приподнять голову, чтобы посмотреть на себя. Верминов слышал как хрустят его собственные кости, как бешено бьется сердце, и даже, казалось, как кровь неестественно быстро несётся, бежит по жилам, словно собираясь разорвать его изнутри. Кожа горела огнём, чесалась и будто бы даже лопалась… в тоже время по спине бежали табунами мурашки, а пот был холодный и какой-то неожиданно липкий. Хотелось сбросить, содрать с себя всю одежду, мешающую, мокрую, и сделать что-нибудь, вцепиться когтями в кожу, разорвать её, только бы она перестала зудеть и жечься.
Это было что-то… что-то такое, что поменяет его жизнь навсегда, сквозь пелену, сквозь кровавую дымку, где-то между жутким, сковывавшим разум ужасом, Верминов чуял это, тем самым главным своим чувством, которое все эти годы помогало ему выживать. Что-то да будет… он просто знал это.
Неожиданно всё пропало. И судороги, и зуд, и даже боль будто бы отступила куда-то. Всё кончилось.
Верминов выдохнул, замер, пытаясь как-то собраться и осознать, что это вообще было сейчас. Тяжело дыша, он прикрыл глаза, прислушался к происходящему вокруг него. В груди его начал зарождаться новый приступ кашля. Он лизнул губы, и, попав языком по зубам, замер… зубы… его зубы, они были другие. Большие и… и острые..
Резко дёрнувшись, Верминов откинул рюкзак в сторону, приподнялся, потянулся руками ко рту, но до лица их так и не донёс. Замер, ошалело глядя на свои ладони… покрытые грубой шерстью, когтистые, жуткие, чужие. Не ладони - лапы.
Что?! Что это?!
Верминов уставился на эти жуткие свои звериные лапищи и заорал, издав страшный наполненный искренним ужасом нечеловеческий вопль.