Память наотрез отказывалась воссоздавать картину произошедшего целостно, только урывками, где внезапный страх сменялся чувством полета, а образы из порнухи и литературы, внезапно обретали смысл, движение, запах, вкус... А в конце осталось сладкое опустошение, и запах волос, щекочущих нос. Это было восхитительно, лучше, чем в кино. Правда, были и моменты, которые в кино упускают. Например, узловатый сосновый корень, упершийся в колено, и сосновые иголки, забившиеся куда только можно. Такие моменты обычно как-то опускались, да и самого Барта, положа руку на сердце, минут пять назад все это не беспокоило вовсе. Кажется, Монику тоже, но сейчас девушка с легким смешком вывернулась, поцеловав Барта в нос, потянулась, встряхнув волосами. Смущенной она не выглядела, расстроенной более тоже. Скорее, фигурку окутывало какое-то мягкое свечение, хотя, возможно, виноват тут был лесной свет.
Залюбовавшись Моникой, Барт внезапно услышал какой-то резкий, хлопающий треск, нарушивший блаженство. В метре от молодых людей сидела здоровенная белка, и сложив передние лапки перед собой, смотрела на Барта глазками-бусинками. Моника, вздрогнувшая от произведенного белкой шума, рассмотрев зверька, засмеялась, и сказав "мальчики направо, девочки - кыш отсюда, противные", сделала несколько шагов в сторону, видимо, решив поправить прическу, или еще что.
Простое движение девушки, тем не менее, неожиданно отнесло ее.... не так. Моника сделал всего два шага, но фигурка ее удалилась на десяток метров, внезапно показавшись очень маленькой и беззащитной, лес же внезапно взметнулся на огромную вышину, сумрак из золотого стал зеленым, прозрачным и тревожным. Деревья казались древними, упершимися в небо, пространство под ними - таинственным и сумрачным, а Барт и Моника - детьми, потерявшимися в таинственном лесу. Даже Белка, смотревшая на Барта своими темными глазками, одновременно выглядела очень удаленной, но при этом ее можно было рассмотреть до мельчайшего волоска и мелкой дрожи в усиков.