- С чем-чем, а с фантазией у меня никогда проблем не было, - поднявшийся на ноги Эйден усмехнулся, правда, слегка кривовато. - Так что все-таки попробую Морровинд, когда смогу выделить время. А тебя я пока буду нести, понятно? - песик был спущен до уровня груди, так как в противном случае юноша опасался, что он будет лизать его каждые две секунды.
- Мам, а когда меня выпишут? – он не помнил, сколько раз задавал этот вопрос. Сначала казалось, что обращаться лучше не к родителям, а ко врачу, но тот всегда отвечал что-то наподобие “через недельку”, “уже скоро, не беспокойся”, и “как только закончим все анализы”. Недели шли, но слова не менялась. Эйден искренне думал, что доктор каждый раз имеет это в виду, но потом, месяца через полтора, вдруг осознал, что во время ответа он всегда смотрит куда-то в сторону и никогда – в глаза пациенту. После этого мальчик решил, что лучше будет обратиться к родителям – они, по крайней мере, ничего выдумывать не будут.
- Не знаю, сынок, - мать действительно никогда не использовала бесполезные отговорки. Доктор Эрман говорит, что тебе стало гораздо лучше, но пока ты должен находиться под наблюдением. Ты же не хочешь снова потерять сознание прямо во время урока?
- Но я же от всех отстану! Прошло уже два месяца, и этот приступ ни разу не повторился, - а вот это уже было не совсем правдой, но тогда Эйден искренне думал, что никто, кроме него, не замечает его кратковременные острые боли в левой части груди.
- Ты умный мальчик и можешь учиться самостоятельно, правда? К тому же все твои домашние работы проверяют учителя. Они отмечают ошибки и говорят, что делать дальше.
- Ну ладно… Но день рождения я точно встречу дома, правда? – с надеждой спросил мальчик.
- Обязательно, все-таки до него еще целых два месяца, - женщина улыбнулась. – Главное, не отставай, если хочешь вернуться к своим друзьям.
- Хочу, конечно. Я буду учиться. Ты видела комментарий учителя по моей работе по географии? Он написал, что это лучшая работа в классе!
- Молодец, я в тебе не сомневалась, - она потрепала сына по голове.
Тогда он пролежал в больнице не месяц, не три и даже не полгода. Восемь месяцев, в течение которых ему позволяли выходить на улицу четыре раза в неделю на сорокапятиминутные прогулки под строгим надзором медсестры. Конечно, бесконечные осмотры и анализы отнимали почти полдня, и много времени уходило на уроки, но все равно у него оставалось от двух до четырех часов свободного времени. Об играх не могло быть даже речи, и оставались только книги и сильно ограниченное количество программ по телевизору. В библиотеку Эйдена не допускали, и все книги приносил ему лично доктор Эрман. “Безопасными” оказалось всего семнадцать штук. Что такое семнадцать книг для восьмилетнего ребенка? Казалось бы, очень много. Но это не так. Он прочитал их все за первые четыре месяца, а потом перечитывал, раз за разом, и через какое-то время мог если не читать наизусть, то, по крайней мере, пересказать сюжет любой страницы. Гораздо позже, уже лет в двенадцать, он выяснил, что большая часть того, что ему передал врач, обычными детьми вообще игнорировалось как “полнейшая скукотень”. Но тогда мальчик искренне считал, что ничего более интересного, чем происходящее на этих страницах, нет и быть не может. Вовсе не потому, что авторы были невероятно талантливы, нет. Он знал каждого персонажа по имени, понимал их интересы, цели, привязанности, горести, слабости и неимоверное количество других вещей. И многое, очень многое, приходилось придумывать самому.