Тишина.
Далеко не каждый понимает истинную ценность тишины. Иногда она означает простое отсутствие рядом назойливых соседей, шумных детей и опостылевшего супруга. Иногда она решает, жить тебе или умереть. Тишина становится последним приютом из песни «Papa Roach», становится тонким волоском, который отделяет тебя от пули в карибской ночи. Очень важно сохранять тишину, как советуют мудрые таблички в музеях и экзаменационных комнатах. Потому что смерть уже притаилась за углом, уже вогнала новую обойму в рукоять пистолета. И полиция, которая наверняка где-нибудь едет, не окажется богом из машины.
Вудсон поднял револьвер. В тенях он видел смутные образы, словно разглядывал гигантский тест Роршаха размером с собственную жизнь. Что вы видите в кляксе, сэр – прошлое или будущее? Видите вооружённого человека? Так ведь это правда, он и нарисован там: вон, прижался к грязной стене, нацелив пистолет куда-то вверх, много левее позиции Вудсона. Это точно он! Смутно белеет в темноте кожа лица, шеи и кистей. Светлая рубашка играет против него. Серебристый пистолет выделяется в сумраке.
На какой-то момент Вудсону показалось, что он перестал дышать, перестал двигаться. То есть даже микродвижения не было, он самому себе показался разлегшейся на полу балкона статуей Апо... Самого себя, в общем-то. Глаз сфокусировался на неясных поначалу чертах преследователя, постепенно дорисовывая недостающие части, пока в представлении Вудсона не появился силуэт головореза, прижимающегося к стене проулка. Револьвер неумолимо сместился чуть-чуть в сторону, пока ублюдок не оказался на мушке. Вернее, его голова. Шон понимал, что это, возможно, не последний преследователь, который войдет в проулок, а патронов было всего 4. «Один выстрел, один труп», - мысленно дал себе указ бывший спецагент, нажимая на триггер.
Жила когда-то в трущобах легенда об охотнике столь великом, что после смерти он не отправился, как порядочный человек, в мир иной, а вернулся назад, пожираемый изнутри вечным пламенем ненависти. И столь быстра была его рука, что одной стрелой он убивал и разъярённого ягуара, и белого человека. И, выходя на охоту, он брал с собой столько стрел, сколько дичи хотел принести. Легенда была лишь легендой, но сейчас Санчеса Имаду, выходца из бедной индейской деревни, обуял мистический ужас. Уже семь лет он подрабатывал на дороге плаща и кинжала, но никогда прежде не видел такого. Этого не могло быть! Не могло происходить в действительности! В бледных вспышках огня заморский дьявол убивал его боевых братьев, с леденящим душу хладнокровием всаживая пулю за пулей точно в цель. Так, словно темнота не была ему помехой. Так, словно в него не стреляли, не загнали в угол! Как молния. Как охотник из древней легенды.
Закричав, Санчес вскочил из укрытия, куда он бесшумно просочился полуминутой ранее, выцеливая гринго с другой стороны двора, и открыл шквальный огонь в сторону вспышки на галерее. С такого расстояния Санчес просто не мог промахнуться: пули разносили на части деревянные колонны перил, вшивались в стену над Шоном, осыпая его спину штукатуркой... но ни одна не задела его. И Санчес Имада понял, что час его пришёл. Он поднялся во весь рост, выходя на середину двора, и стрелял до тех пор, пока патроны не закончились. Стрелял, зная, что беспощадная рука отыщет его, в какой бы тени он не скрылся.
Единственный ответный выстрел убил его наповал.