– Боюсь? – Генеральская Дочь аккуратно загнула поля шляпки-панамки на кукле. – Боюсь ли... Не знаю-знаю, старый друг. Я слушаю и я отвечаю. Когда Они говорят, нельзя бояться. Иначе Барон придёт за тобой.
«Бояться нельзя», инстинктивно это понимал и Вудсон. Он мог буквально ощущать это давление, или ауру, как угодно. Как будто ты вошел в клетку со львом и, стоит сделать один неверный шаг, король зверей растерзает тебя.
– Почему же ты называешь меня «старый друг»? Я впервые вижу тебя и никогда прежде не слышал... – Вудсон неспешно вел беседу. Несмотря на то, что вопросов было хоть жопой жуй, ему казалось, что спешить нельзя, никак.
– Духи знают тебя. Кружат-кружат вокруг, хотя ты не можешь их видеть. Они окружают тебя. Узнают тебя. Шепчут откровения, – образ ведьмы на мгновение подёрнулся в клубах дыма, – и я знаю тебя, как знают они. Я помню тебя. Или того, кто был тобой. Людям из другой земли это трудно понять. Но духов не обманешь.
Ведьма улыбнулась.
– Не обманешь и меня.
– А я... я здесь не за этим, – с небольшой паузой ответил Шон после короткого раздумья. Он чувствовал, что ему становится всё сложнее сконцентрировать взгляд на лице ведьмы: мешали то ли отблески огня на влажной груди девушки, то ли ещё что-то. К тому же эта витиеватая речь про духов, из которой американец понял чуть больше, чем ничего…
– Если духи такие всезнайки, значит, ты знаешь, зачем я пришел, – негромко констатировал Вудсон, заканчивая ходить вокруг да около. – Ты дашь мне то, что я хочу?
– А ты сам знаешь, чего хочешь, Шон Вудсон? – Генеральская Дочь резко придвинулась к огню, невыносимо гибким движением опустившись на колени.
Сверкнуло золото украшений, последние тени сгинули прочь, больше не укрывая первобытную красоту ямайской ведьмы, а угли ярко вспыхнули, сделав мрак за пределами освещённой зоны вдвое гуще. Ведьма буквально всем своим естеством, своим телом будила животные инстинкты, и речь сейчас шла отнюдь не о самосохранении. Дыхание Вудсона участилось, стало глубоким, взгляд не мог оторваться от женщины, а Шон и не думал это скрывать. Может, об этом она и говорила: «Не обманешь и меня»? Странное ощущение примешивалось к похотливой части американца, вышедшей из дрёмы: ведьма играет им. И это... будоражило ещё больше! Спецагент чувствовал, что наконец-то просыпается после алкогольного сна – ни дать ни взять спящая красавица, которую поцелуй превращает в Джеймса Бонда.
– Да, ведьма, я знаю, – твердо заявил Вудсон, всеми силами стараясь не показать удивления, когда она произнесла его имя. Позже он будет охуевать, но сейчас нужно шагать дальше, только вперед. Не меняя позы и лишь немного подавшись ей навстречу, Шон продолжил:
– Если у тебя или твоих чертовых духов есть цена – назови её, и перейдем к делу...
Зель-Шанх ласково щёлкнула куклу по носу.
– Сколько упорства! Цена, дела… А ведь ещё прошлым утром ты едва мог заставить себя встать на ноги. Давай проверим, как далеко ты способен зайти, чтобы вернуть уважение к себе, – повисла пауза. Колдунья смотрела в угли так долго и пристально, словно видела там совсем не умирающее дерево. Вудсон уже открыл рот, но ведьма заговорила вновь:
– Да, проверим. Я расскажу тебе. Расскажу по старой памяти, о которой ты не помнишь. Расскажу, что несчастный человек, которого ты преследуешь, запутался в себе. Он сломлен, напуган, его снедает отчаяние.
Магнетический тембр её голоса дразнил уже проснувшиеся в Вудсоне глубинные тёмные порывы. Он, измотанный внутренней борьбой, с трудом фокусировался на смысле слов, представляя себе, как бросается на неё, вжимая в земляной пол. В сладких дрёмах вставали всё новые образы, и вот ведьма уже не сидит перед ним, а танцует, извиваясь у огня. Движениям её по-змеиному гибкого тела вторит звон бубенцов на ногах. Уже и не хотелось слушать: встать, схватить её за горло, когда в хрупком жесте она запрокинет руки к потолку! Сломать её, раздавить, изнасиловать.
– Мигель Вобо живёт в страхе. Он выбрал друзей, которые опаснее ядовитых пауков. Он выбрал не ту дорогу, хотя я советовала ему, отговаривала его. Он связался с «Ла Сомбра», не зная о тенях, что стоят за их спинами.
Сердце билось в оглушительном ритме, щёки побагровели и Вудсон не замечал, как нещадно сминает в пальцах свою шляпу. Он мечтал, чтобы ведьма закричала.
– И теперь его дни полнит тягучий ужас! – хриплый голос Генеральской Дочери надломился в экстазе, котёл изверг брызги и пар. – Он ждёт смерти! И я не могу его уберечь от того, кого он боится. Кауфманн! Запомни имя! Бойся его, как боишься своего прошлого...
- Вобо... «Ла Сомбра...» страх... – как завороженный шептал американец, а сам думал лишь о том, как силой овладевает этой смуглой ведьмой: самец, который берет то, что хочет
Огромные глаза остановились на нём, остекленев. Среди дыма и огня иллюзии и реальность смешались воедино. Ноги Вудсона свело от напряжения. Шляпа в правой руке окончательно превратилась в скомканный кусок ткани, рот чуть приоткрылся… он не моргая следил за движениями гибкого тела перед собой, а желание достигло пика. Во рту пересохло, но он ничего этого не замечал – её голос остался единственным, что мог слышать Шон.
– Кауфманн! – с низким рыком выдохнул Вудсон и начал подниматься. Неторопливо, хоть и желал накинуться на женщину прямо с места, предчувствуя скорое удовольствие.
– Теперь иди ко мне, отдай мою плату. Или убирайся прочь.
В этой провокации Шон уже не нуждался.
Не церемонясь, он резко, с силой, притянул её к себе. Она хотела этого? О да, сейчас она получит своё сполна. Генеральская Дочь застонала, пытаясь вырваться, но это только разожгло ярость Вудсона. В этом мире естественным, само собой разумеющимся было лишь одно. Шон схватил её за смуглые руки и бросил на землю, без стеснений срывая последние клочья одежды. Соломенная кукла, забытая, покатилась в сторону. Не заботясь о пуговицах, Шон почти содрал с себя рубашку, не давая ведьме подняться. Он почувствовал, как её руки тянут вниз шорты и движением ног помог освободить себя. И вот Вудсон навис над ней, озаряемый сиянием углей: словно бы огромная тень, исходящая неистовой страстью. Мускусный запах её тела перемешивался с травяным дымом, застилая взор. Шон не хотел и не собирался быть нежным любовником, его почти лихорадило.
И, наконец, эта тварь закричала. Она билась под ним, пытаясь вырваться, но куда там – Шон упёрся коленом в нежную кожу бёдер, оставляя синяки на память, раздвинул её ноги в стороны, и с силой опустился сверху. Он вошёл в девушку со всей жестокостью, вогнав напряжённый почти до боли член как можно глубже. Ногти колдуньи оставляли кровавые борозды, полосуя спину и ягодицы, а крик захлебнулся в полном мазохистского наслаждения стоне. Они слились переходящем в укус злобном поцелуе, затем ещё одном. Потом Шону стало плевать на поцелуи. Полностью открывшись ему, распластанная на земле, Генеральская Дочь не могла сопротивляться: ей оставалось только кричать от томительной боли, вознося Шона Вудсона к вершинам победоносного наслаждения.
А услужливое подсознание бывшего специального агента заботливо расставляло важные слова ведьмы по полочкам, чтобы мистер Животное потом вспомнил, зачем посетил дом Генеральской Дочери. Но даже подсознание вскоре поглотил красный туман слившихся в неистовой агонии тел.
Шон не помнил, когда он выбрался на подгибающихся ногах из дома колдуньи. Он чувствовал себя выжатой тряпкой, выжатой в самом буквальном смысле. По ощущениям, он только что оправился от тяжёлой, выматывающей, но приносящей невыносимое удовольствие болезни. Даже руки дрожали, а идти было положительно невозможно. Он не мог вспомнить, как же ему удалось с трудом, кое-как, натянуть на себя шорты, оставив Генеральскую Дочь безжизненно валяться у огня, едва дыша.
Улица встретила его первыми признаками прохлады и катящимся к горизонту солнцем: стали длиннее тени, и предзакатный рыжий свет не так резал глаз. Пытаясь вздохнуть полной грудью, Вудсон не смог – и без сил рухнул прямо в пыль, не обращая внимания, что рубашка даже не может сойтись на груди. Плевать. Его мотель располагался в районе немногим лучше, там – да и вообще на жаркой Санта-Кларе – никого этим не удивишь.
«Плевать».
Как выброшенная на берег рыба он хватал ртом воздух, потом привалился спиной к стене чьей-то хижины, запрокинув голову. На его счастье, улица была пуста и Вудсон мог, в тишине и покое, чувствовать, как по спине и бёдрам прокатываются волны саднящей боли: кожа превратилась в одну большую царапину. Нижняя губа распухла от варварских поцелуев, а мысли и вовсе мутились.
Безумно хотелось рома, но на сей раз не маниакальным желанием алкоголика. Просто хотелось выпить и выпить много.
На прощание ведьма с трудом прошептала ему вслед, что не забудет его подарок. О чём бы она ни говорила, но Мигеля Вобо так и не удалось найти. Зато у него была фамилия. Ничего не говорящая ему немецкая фамилия.
На этом Шон Вудсон провалился в глубокий и спокойный сон прямо там, где лежал.
А Зель-Шанх, ведьма, лесной демон, отрешённо глядела в потолок и глаза её были глазами глубокой старухи. Она давно не чувствовала себя настолько счастливой.