Сестра Финелла тяжело дышала. Крайне тяжело. Слышать её дыхание было всё равно, что ощущать, как пилят твою руку. Два судорожных вдоха, прерываемых всхлипыванием, один печальный скрипучий выдох, напоминающий вой побитой собаки где-то в отдалении. Она немного пошатывалась и казалось, что сейчас вот-вот упадёт, её лицо превратилось в маску, которая пыталась изображать одновременно горе, страх и ярость. А ещё, там было то, что заставило Лулу пробудиться. Там были неуверенность, паника и просьба помощи... просба помощи от Финеллы! Эта слегка забавная полноватенькая послушница казалась несгибаемой независимо от обстоятельств, которые на неё обрушивались. Она стойко пережила допросы инквизиции, когда её куратор якобы-убил папу Римского и сбежал от наказания. Это было не так. Убийцей был допельгаген. Она стойко пережила и сам факт предатльства куратора: предательства церкви и её самой... она не сдавалась и всегда знала, что делать, когда они работали на местах. После начала гонений на амагусов она первая выступила с инициативой прятать их в церкви, и даже на Панау, когда они разгребали все ти завалы из гор трупов, забирали осиротевших детей и вывозили искалеченных и облучённых людей, она находила в себе силы улыбаться, из-за чего её полюбили буквально все. Она никогда не злилась на людей, бросавших ей в спину и голову тухлые помидоры и яйца, а иногда и камни, лишь повторяя вновь и вновь "простите их, ибо не ведают они, что творят... тупые они, короче". Казалось, что ничто в этом мире не могло сломить её: эту милую и забавную девушку и гениального лекаря, способного провести операцию без единого инструмента, при помощи лишь своих рук и божественного дара. И вот теперь, Финелла сломалась. Всё, что копилось в ней все эти полгода, всё вылилось наружу, разбрызгав кровь и внутренности окружающих её людей по улицам Трикианы.
Сестра Лулу опустила взгляд на руки подруги. Они были по локоть залиты кровью, однако, Лулу знала, что самый нижний слой залит кровью не того, кого она убила, а того, кого она пыталась спасти... взгляд сместился вправо, прошёлся по лежащим на мокрых улицах изуродованным телам людей, к которым послушница не испытывала совершенно никаких эмоций, к сидящей на коленях заплаканной женщине в распахнутом, с оторванными пуговицами, пальто. Она прижимала к своей обнажённой груди то, что осталось от её маленького ребёнка, а там, за её спиной, находилась покорёженная коляска, а тело её... наверное, всё-таки, мужа, лежало там же. Ребёнок не пережил того броска о стену. Его бросили, словно бы мяч для регби. Его голова не выдержала, череп перкосился, а мозг в перемешку с кровью вытекал на брусчатку. Увидевшие это Лулу, Катрин и Финелла замерли... Катрин только начинала заниматься благотворительной деятельностью, а Лулу и Финелла были опытными, но на их долю никогда не выпадали такие зверства. Они видели картины даже страшней, однако, такой бессмысленной жестокости, такого смеха, таких злобных криков, велящих убить амагусово отродье, топтать его ногами, которые раздавались из уст людей, часть из которых была уже почти стариками, а часть - даже младше их троих, они не видели никогда. А ведущей партией в этом кошмарном концерте был крик горечи и отчаяния женщины, которая в одночасье лишилась мужа и ребёнка.
Сестра Финелла опомнилась первой... как и всегда до этого. Она бросилась вперёд, расталкивая людей, которые не ожидали от такой маленькой послушницы такой прыти, после чего упала на колени рядом с ребёнком и принялась орудовать своими добрыми чуткими руками, которые... это было страшно осознавать, просто запихивали всё, что вытекало, обратно, и лепили голову младенца. Лулу понимала, что это конец. Финелла и раньше, бывало, кого-то не могла спасти, а сейчас дело казалось попросту безнадёжным. Именно поэтому Лулу не делала ничего... она не знала, как подойти, как сказать ей, что это конец - с такой одержимостью она действовала. Ни одного лишнего движения, всё было просто великолепно, залюбоваться можно было бы, коли не осознание бесполезности всех её навыков. И тут к ней подошла донна Туччи, женщина лет пятидесяти, которая, надо сказать, не раз и не два обращалась к Финелле, которая могла то, чего не могли опытные врачи - снять ей боли. Она начала кричать на Финеллу, называть её "пигалицей неразумной", "церковной амагусицей", "отродьем бесовским", "фанатичкой злокозненной"... как хотела бы Лулу забыть эту речь, но она помнила её всю, до последнего слова. Помнила,к ак Финелла отталкивала женщину, как та колотила её по голове клюкой, как смеялись мужчины, как они двинулись вперёд... это всё казалось сном. Такого не бывает. не бывает таких зверств. Не бывает такой бессмысленной жестокости. Детей не пытаются затоптать ногами. Не может быть человек столь лицемерен. Не могут быть люди столь неблагодарны. Не бывает такого. Церковники неприкосновенны!
И вот, когда кольцо сжалось и Лулу уже не могла видеть, что происходить там, внутри, а её тело ощутило на себе чьи-то чужие руки, толпа замолчала. Не вся разом, а только то кольцо, которое начало расходиться, чтобы Лулу и Катрин смогли увидеть, что чудесные руки Финеллы могут не только лечить, но и калечить. А так же, что лицо Сестры Финеллы, самого добродушного человека на свете, может быть искажено яростью. Она одним движением впилась пальцами в низ живота донны Туччи и сжала их и, судя по тому, как увлажнялось платье умудрённой годами женщины, она просто лопнула ей мочевой пузырь... и это было только начало. Подняв руку вверх, Финелла схватилась за ткань зимней куртки Туччи и рванула руку в сторону, взмахнув веером, а вылетевший вслед за рукой послушницы кишечник женщины так же, веером, упал на тела людей, среди которых Лулу заметила даже двух полицейских. Оставив ребёнка на земле, Финелла встала... ровно так же, как не было ни одного лишнего движения при лечении, не было и сейчас. Лицо одной девушки она повернула на тридцать градусов, из-за чего его сильно перекосило, ведь Финелла провернула лишь мышцы, а не кости. Другому мужчине она вскрыла грудную клетку, открыв рёбра,к ак открывают двери комода, а его лёгкое она запустила в лицо четвёртой жертве... она движение за движением уродовала и убивала людей, часть которых не могла бежать даже без её прикосновения: их желудки выворачивало прямо на мостовую от увиденного, других парализовало ужасом, третьих пытались защищаться, но их жалкое оружие было ничем, против того, кто может раскромсать живот указательным пальцем, прямо сквозь одежду. Кто-то пытался бежать... бежал и тот, кто держал Лулу, чуть не уровнив, при этом, саму Лулу. Мать ребёнка ползла к нему на четвереньках, заливая весь свой путь слезами и меся руками и коленками внутренности тех, кто упал на её пути. С каким упорством ползла мать к ребёнку, с таким упорством сестра Финелла шла к заводиле, который пытался бежать, бросая своих приспешников под ноги девушке и на ней саму, но не мог, потому что путь ему преграждали те, у кого свело желудок, и кто застыл на месте, как Лулу с Катрин. И вот, этот заводила врезался в Лулу, но не смог сдвинуть её с места: тело само отреагировало. Руки послушницы поднялись вперёд и её пальцы сжались на его плечах, полностью лишая движения... Лулу бог наградил огромной силой, которой хватило бы, чтобы удержать всю эту толпу, и которую до этого она использовала только для переноса грузов, больных и для разгребания завалов. Сейчас её сила впервые была направлена против человека...
Как было страшно слышать дыхание сестры Финеллы, так было противно слышать его оправдания, что он никого не трогал, что он никого не убивал. Это было так... не трогал, не убивал... подбивал на это. Если бы Лулу не видела всего того, что видела сегодня, вот только что, своими глазами, она бы, наверное, даже поверила бы этой речи, но сейчас... она только и смогла, что брезгливо оттолкнуть его от себя. Движение вышло слишком сильным, и его голова, ударившись о стену, деформиловалась почти так же, как голова того младенца, с которого всё началось...
Заза резким движением закрыла крышку палантира и зажмурилась... это было тяжело видеть... это было тяжело слышать... но ещё тяжелей это было сознавать. Ещё, буквально сегодня на уроке они обсужали, как важно организации сохранять своё лицо... и ведь всё, что произошло там... всего этого можно было бы избежать, если бы Школа не посодействовала, вольно или не вольно, падению статуса церкви... надо будет поговорить с Финеллой... другим Финеллой... с отцом Финеллы.