"Работай." - сказал командир. Значит, надо работать. Разбирать и собирать заново колено живого пока еще человека. Не в стерильной операционной, при ярком свете софита, с грамотными ассистентами на подхвате, а здесь вот - посреди леса, едва в километре от схватки, среди жучков, паучков и мух, палой хвои и повсеместной наземной грязи, без горячей воды, без совета более опытного врача, и - без права на ошибку. Спасибо, хоть инструмент с собой….
Самое время доказывать, чего стоит твоя подготовка, Ева Шварцман!
Снег и Саша, назначенные ассистентами, достали из Ежовского рюкзака тент, расстелили, раненого на него положили. Срезали ножами кое-где прихватившиеся уже на запекшейся крови к коже штаны, обнажая грязноватые волосатые ноги и сморщенный член. Выдоили досуха свои гидраторы на промывание - кровь и грязь от раны убрать. Ева уже наготове – в резиновых перчатках и тканевой маске, инструменты по ранжиру в ванночке с антисептиком разложены.
Дополнительный анестезирующий укол пациенту поставить. Вдохнуть, выдохнуть, снова вдохнуть глубоко…
За дело!
Бегут секунды, Ева работает. Скверно, как скверно! Нет выходного отверстия – там пуля осталась, засела не то в кости, не то в связках. Доставать надо. Хирургическая сталь рассекает кожу, расширяя рану. Крови не сильно много – бедро простреленной ноги перетянуто жгутом, но тампонов все равно уходит будь здоров. Хватило бы…
Там, на западе, в стороне вырубки, уж и стрелять перестали - а Ева работает. Солнышко припекает, стаканами выдавливая из напряженного, скрюченного в неудобной позе над пациентом тела хирурга пот…
Нашла пулю, подцепила, потащила аккуратно. Бессознательную тушку наземника, несмотря на лошадиную дозу анестезии, прохватывает легкой судорогой. О да, это больно…
И вот пуля, крепко зажатая пинцетом в твердой Евиной руке, извлечена. Родимая, пять-сорок пять, сплющенная от удара в гармошку, и отрыгнувшая стальной сердечник в податливую человеческую плоть…
Со стуком падает кусочек свинца в пластиковую кюветку, и операция продолжается.
А солнце жарит все сильней, приближаясь к полуденному экстремуму. Мошкара норовит облепить все немногочисленные открытые участки Евиной кожи – лоб, уши, шею, отчаянно мешая работать. Комары грызут и голые ляжки наземника, а мухи - сами не свои от желания засидеть открытую рану. У Саши Тяна много работы – он гоняет наглых насекомых. Снег держит зажимы с тампонами, и подает хирургу нужный инструмент.
Разобраться с надколенником надо. Он – в дребезги. Даже в идеальных условиях ковчеговских операционных не факт, что удалось бы собрать эту кашу на штифты. Впрочем, там бы и морочиться не стали – поставили бы полимерный протез, и дел с концом. А здесь… Нет, не берется Ева собирать по кусочкам размочаленную в труху косточку. Значит – удалять.
Тихо в тайге – только ветер шумит верхушками деревьев, да птички пересвистываются игриво. Еще время от времени слышны короткие, отрывистые, хриплые команды Шварцман, дирижирующей своими ассистентами. Ева трудится кропотливо, аккуратно вырезая мелкие осколки кости из раны. Один за другим они присоединяются в кюветке к нанесшей рану пуле.
Где-то там, над не видимой уже вырубкой, поднимаются к небу клубы белесого дыма – что-то запалили. Дым «экологичный» - без примесей запахов ГСМ, пластика и прочей химии. Горит дерево, щекоча ноздри разведчиков приятным смолистым дымком. Стрельбы не слышно давно уже. Глеб с Сергеем – на позициях, бдят. Нервничают, конечно. Ушли-то на пол шага, почитай. Любой патруль от тех, кто победителем из схватки наземных жителей вышел, натолкнется на импровизированный госпиталь как пить дать. Но не беспокоит никто разведчиков.
Ева работает, хоть руки уже и подрагивают от напряжения. Одуряюще пахнет кровью, медикаментами. А еще - хоть и придавленной обезболивающими, сонной, но живой человеческой болью. Надколенник уже весь в кюветке - хоть как пазл собирай. Но дело еще не сделано.
Теперь надо шить связки. Тонкая, кропотливая работа – накалывать шилом каналы, нить тянуть, вязать. Все – в тесноте, при недостатке света, в неудобной позе. И Романов, и Тян, в меру сил помогают – подать, придержать, лоб промокнуть, фонариком посветить…
Дым, которым тянуло с вырубки, почернел, и к запаху сгорающего дерева примешался вышибающий слюну аромат жареного мяса. Правда, очень скоро интенсивность запаха многократно усилилась, и аппетитный аромат стал тошнотворной вонью – десятки килограммов мяса палили дотла, в угольки. Победители, кем бы они ни были, жгли трупы прямо на месте, не отходя от поля своей виктории.
Ева с трудом разогнула напряженную спину, потянулась, хрустя позвонками. Все. Кажется, все. Теперь только промыть рану антисептиком еще раз, зашить, наложить повязку – ерунда по сравнению с тем, что уже сделано. И, кажется, сделано хорошо. Настолько, насколько это вообще возможно в таких условиях. Не будет «говняха» дураком – глядишь, еще походит, а то и побегает…
Впрочем, для этого ему надо будет пройти месяца два реабилитации: сначала заживить саму рану, потом - разрабатывать конечность, нагружать и давать отдых… Кто будет ухаживать за этим не то воином, не то разбойником, кормить его, менять повязки, подставлять плечо для опоры? Думать об этом не хотелось, а голова, как назло, генерировала мысли подобного толка, как заводная…
Сердясь на всех скопом, и себя в том числе, Ева довела операцию до конца. И вот наземник лежит перед ней на заляпанном бурыми пятнами тенте, забинтованный ниже пояса, как мумия. Ноги, стянутые для фиксации воедино, делают говняха похожим на собранного профессором Франкенштейном мужа для Русалочки.
Ева устало проводит ладонью по лицу – операция вымотала девушку.