Но вот последние предметы одежды были сброшены, и любовники предстали друг перед другом в непорочной первозданной наготе, точно первые люди на Земле. Восторженная и чистая страсть, внезапная искренняя любовь завладели ими, будто никогда не было вовсе преград меж чернокнижником и верной дочерью Ватикана. Хельга со смущением и в то же время восхищённо взирала на обнажённого Хельмута. Он же, опустившись перед фон Веттин на колени, запечатлел поцелуй на её животе.
- Говорят, богини старого мира, что был задолго до того, как возникли наши государства, - прошептал тёмный маг, прерываясь для поцелуев, дорожкой сбегающих вниз, - изображались образцом совершенной женской красоты. Будет ли богохульно с моей стороны сказать, что ты кажешься мне одною из них?
В сказанном не было ни лицемерия, ни жеманства. Малефик был поражён тем же самым недугом, что заставил добрую католичку позабыть всяческие приличества. Эта болезнь, в равной степени прекрасная и ужасающая, довлела над ним, как печать древнего проклятия. Хитрый, осторожный Хельмут не доверял никому, но доверился Хельге. Его не волновало оружие, спрятанное в кармане её пальто, не смущало распятие на стене, походившее на те, в которых прячут обычно острые кинжалы из освящённой стали. Колдун будто только начал жить, будто впервые за долгое время своего существования вкусил ту самозабвенную нежность, какую только могут подарить друг другу влюблённые.
В любовных утехах Хельмут был явно гораздо опытнее, чем госпожа прокурор. Если бы прежде кто-то ласкал её так, как ласкал сейчас малефик, склонявший голову у низа её живота, фон Веттин сочла бы это крайне порочным. Теперь же в одурманенных негой мыслях не являлось отторжения, а остатки ненужного смущения улетучивались, подобные клочьям тумана в лучах восходящего солнца. Всё, что соединяло Хельгу и её падшего ангела, могло быть только самым чистым, самым возвышенным. Физическое влечение от животного инстинкта вознеслось на вершину воплощения порывов любви в прекрасный танец, и откинувшаяся на спину женщина едва могла дышать от захвативших её ощущений. В сузившемся до пределов одной комнаты мироздании не слышны были раската грома, но только биение двух в унисон звучащих сердец.
Содрогнувшись всем телом от неистового наслаждения, Хельга как будто со стороны услышала свой сорвавшийся на негромкий крик стон. Чернокнижник поднялся с колен и опустился на кровать, опираясь на ладонь левой руки и нависая над фон Веттин. Он ласково коснулся лица женщины свободной рукой, а затем поцеловал её в губы. Через пару секунд ноги госпожи прокурора оказались непристойно закинуты на плечи малефика. Хельмут, хоть и был чрезвычайно возбуждён, овладел Хельгой неспешно и нежно. Яростная песня бури за окном смешивалась со сладострастными стонами фон Веттин и тихим рычанием тёмного мага, вспышки молнии выхватывали из полумрака переплетённые в объятиях нагие тела.
Томительная, но до боли сладкая пытка удовольствием продолжалась, и любовники потеряли счёт времени. Гроза закончилась, небо стало светлее, и вокруг воцарилась небывалая тишина. На смятых простынях, склонив голову на плечо Хельмута и закрыв его шрам ладонью так, будто он всё ещё был свежей кровоточащей раной, дремала Хельга. Колдун в этот предрассветный час не смыкал глаз. Он задумчиво поглаживал женщину по волосам и мягко улыбался, наблюдая, как дыхание вздымает её грудь. Коварный и жестокий малефик сейчас походил на ангела более, чем когда-либо.
- Проснись, свет очей моих, - шепнул Хельмут, когда стрелки часов показали время, в какое прокурор обычно поднималась на службу.
Саунд:
ссылка