Закрыв глаза, Хельга наслаждалась ощущением обжигающих рук чернокнижника, с ловкостью опытной камеристки приводившего ее наряд в подарок. Напряженная, словно струна, прокурор боялась пошевелиться, понимая, что нынче она - раба своих желаний. Стоит ей обнять Хельмута - и мигом рухнет последняя преграда воли, и не будет уже для нее ни запретов, ни препон, ничего: только она и желанный мужчина. Слава Богу, малефик смог сдержать себя, и у Хельги хватило сил, одарив колдуна страстным взглядом, удалиться в уборную и привести себя в надлежащий вид.
...Следуя к заказанному экипажу, фон Ветиин опиралась на руку Хельмута, понимая, что веры в свои ноги нет. Но держать тон было необходимо - и чернокнижник помог прокурору благочинно и сохраняя достоинство добраться до машины.
Заботливый и нежный Хельмут помог Хельге занять свое место в машине, распахнув дверь, и женщина не могла отказаться от некого фривольного афронта любезному ухажору, на несколько секунд прильнув всем телом к обожаемому кавалеру и чувствуя, как обжигающе-страстные руки на несколько секунд леглик ней на талию, притягивая к себе. Впрочем, остатков благоразумия фон Веттин и ее заботливого спутника хватило на то, чтобы не начать демонстративно и страстно целоваться прямо у машины, и прокурор, скрепя сердце, заняла свое место на заднем сиденье.
Прижавшись к колдуну и уютно устроив голову у него на плече, достойная наследница маркграфов наслаждалась тишиной и спокойствием дороги, близостью любимого - она уже не боялась сказать это слово - любимого, мужчины, теплом его тела и его тихим дыханием. Хельмут оказался настолько близок по духу прокурору, что с ним было приятно и просто молчать, просто сидеть рядом и наслаждаться близостью к драгоценному колдуну, что за несколько дней стал ей ближе всех людей, и даже - Хельга боялась признаться себе в этом - ближе Бога. Теплота, спокойствие, нежность - эти чувства обуревали прокурора, и она впервые чувствовала себя абсолютно и безбрежно счастливой - ведь ощущения эти были для нее новы, незнакомы. Хельга, как неофит, со всем пылом и жаром отдавалась обуревающим ее новым ощущениям, убедив себя в том, что любовью своей сможет привести милого ненаглядного Хельмута под святую сень Креста.
...Недолгий путь сквозь томную ночь завершился, и вместе с кавалером прокурор покинула машину, мигнувшую фарами на прощание и исчезнувшую вскоре в темноте. С неба хлестали тугие струи дождя, где-то, пока что в одалении, сверкали первые молнии, но забывшей обо всем женщине не была страшна непогода. Что ей дождь, что ей зной и град, что ей все казни египетские, когда рядом тот, с кем голубка ее души воспаряет ввысь?
Держась за руки, мужчина женщина с улыбкой проскользнули незаметно мимо спокойно дремлющей консьержки, и буквально взлетели по лестнице, замерев лишь у квартиры прокурора. Одарив своего спутника кратким целомудренным поцелуем, за пеленой которого было скрыто обещание дальнейшего тепла и пламени чувств, фон Веттин неуверенной, чуть подрагивающей рукой наконец попала ключом в замочную скважину и распахнула перед возлюбленным двери в свое жилище.
Зажегся в парадной тускловатый свет, отбрасывая на стени пляшущие тени, и заботливые руки чернокнижника воспарили к плечам Хельги, помогая разоблачиться ей от суконного доспеха пальто. Оставлены на столике перчатки, составлена в угол обувь, и тонкие пальцы выпрямившейся прокурора скользнули по выбившимся прядям, убирая их за уши. Освобожденные из узилища строгой прически волосы, ныне падающие темным водопадом по плечам, были для Хельги, как и все католики, ищущей во всем сакральный символизм, неким олицетворением ее свободы и открытости, готовности пустить Хельмута за долгие годы запертые ворота сердца.
Замерев в обьятиях абиссарийца, Хельга, положившая голову на мужское плечо, лишь согласно кивнула на слова мужчина. И, когда уста ее запечатал ласковый поцелуй, уже никаких слов не было нужно - язк тела и взглядов был гораздо более правдив, чем неклюжие слова, неспособные передать все томление духа.
Приподнявшись на ципочках, прокурор сама неуверенно, но требовательно ответила на поцелуй колдуна, будто бы растворяясь в неге его объятий и обжгающем пожаре губ. Женщина хотела бы продолжать, хотела бы сама проявлять активность, но подспудное опасение не давало сделать этого: понимая, что ее опыта в ласках и нежности явно недостаточно, фон Веттин опасалась сделать что-то не то, оскорбить или обидеть драгоценнейшего из мужчин, показать себя неумелой, или грубой, или развратной - не такой, как она желала бы открыться Хельмуту. Посему наследница маркграфов, оторвавшись от уст любимого, вновь склонила голову к нему на плечо, доверчиво прижавшись к чернокнижнику и замерев в ожидании дальнейших его шагов.