В этот вечер Хельга себя ощущала молодой и наивной девушкой, дебютанткой, впервые в жизни удостоившейся внимания кавалера. Стоило только ей вновь увидеть чернокнижника, как губы сами собой расплывались в нежной и даже, наверняка, чувственной улыбке. Словно бы и не было послушничества в монастыре, молитвенных бдений, беспорочной службы в суде и в прокуратуре.
Проклятый колдун, только недавно появившийся в ее жизни, в миг заставлял забыть обо всем одним фактом своего присутствия. Его глаза были полны тепла и заботы, его отточенные движения были полны грации, а красиво очерченные губы словно бы вырывали из глубин души безстыдную молитву о поцелуе.
Майор буквально разрывалась надвое между чувствами и долгом, но само присутствие абиссарийца поблизости заставляло всю выработанную с годами ответственность отступить, а трубный глас долга, требующего хранить покой и безопасность Ватикана - стыдливо умолкнуть.
"В конце концов, какая разница, - убеждала себя Хельга, - знает ли он о пистолете, или нет. Куда хуже, если он знает о моих чувствах и потаенных желаниях, или, - сомнения брали свое, - так было бы лучше? На что я готова ради него? Оставить его в живых сейчас - несомненно. Помочь искупить его грехи - с радостью. А на что он готов ради меня?
И все-таки, Господь милосердный, как он все-таки красив и чарующе обаятелен! Как не хочется думать ни о чем, кроме него! Как хочется сполна насладиться этим свиданием, вплоть до, - тут щеки фон Веттин мило порозовели от представившейся картины, - до самого финала!"
Отвлекшись, наконец, от сумбурных мыслей, прокурор аккуратно и неторопливо приступила к трапезе, исподволь любуясь тем, как изящно и утонченно вкушает чернокнижник. Даже если бы у фон Веттин оставались хоть какие-то сомнения относительно его происхождения, то они немедля бы развеялись: так вести себя за столом может лишь тот, кто с молоком матери впитал все тонкости этикета и благовоспитанности.
От приема пищи и тайного интереса к собеседнику ее оторвал весьма необычный и, признаться, странный вопрос Хельмута. Он звучал как комплимент, и казался им же, но полузадушенный внутренний голос честной католички шептал о том, что может быть не все так просто. Вопрос вполне может оказаться с двойным дном, а то и, чем черт не шутит, и попыткой переманить городского прокурора Кэндлмесса на сторону Абиссарии.
Отложив приборы и изящно оттерев губы уголками салфетки, Хельга потянулась к бокалу, пробуя на вкус прекрасный купаж: это позволяло ей выиграть время и собраться с мыслями для ответа. Наконец она отставила кубок и обратила пристальный взгляд на чернокнижника:
- Очаровательный и любезный Хельмут, право дело, вы мне льстите, именуя меня человеком творческим и склонным к аналитике. К прискорбию моему, я не столь талантлива, как вы бы хотели меня видеть. Я лишь одна из многих Верных подданых Святого Престола: ничуть не лучше, но и, смею надеяться, не хуже.
Что до службы моей, тут есть несколько причин, и ни одна из них не умаляет другую. Во-первых, я не вольна распоряжаться своей судьбой: ни послушание в монастыре, ни работу в суде, ни нынешнюю службу в прокуратуре я не выбирала - все решили за меня. Во-вторых, для меня действительно честь служить Ватикану и защищать добрых католиков - это хорошая и нужная работа. Ни и в-третьих, мне это самой нравится, мне это действительно интересно.
Хотя...., - майор подняла изящным жестом бокал, глядя вино на просвет, и иронично усмехнулась, - возможно, у вас найдется предложение, которое сможет меня заинтересовать?