Хельмут только улыбнулся в ответ на замечание Хельги касательно маркграфини. Он, похоже, оставался при своём мнении, что и соизволил учтиво, но непреклонно довести до сведения прокурора. Колдун по-прежнему возводил молодую женщину на пьедестал потерянного титула, и одному лишь дьяволу было известно, сколько ещё он намеревался упорствовать.
Чернокнижник, пристально глядя на читающую про себя молитву фон Веттин, снова мягко улыбался - едва заметно, одними лишь уголками губ. Его невероятные очи при этом смотрели так хитро и так задорно, будто он каким-то загадочным способом смог заглянуть в мысли кэндлмесского прокурора. Казалось, он ведал и о её непристойных фантазиях, и о словах молитвы, которую она произносила, и о её железной решимости противостоять ему и его гибельным чарам. Однако Хельмут не произнёс ни слова, могущего прояснить что-либо на этот счёт. Лишь когда Хельга оперлась на его руку, и они неспешно двинулись в сторону парка, будто были давними знакомыми, и их никогда не разделяла пропасть религиозного противостояния, равно как и конфликт мировоззрений, в ответ на просьбу прокурора поведать о себе мужчина вымолвил:
- Я расскажу вам всё, что вы пожелаете, очаровательная Хельга, но при одном условии: вы позволите мне показать вам самое красивое место в Кэндлмессе. Не волнуйтесь; в вашем отношении я не затеваю ничего дурного, и для вас нет более безопасного пространства в городе, чем рядом со мною. Это своего рода тоже ответ на часть ваших вопросов.